С начала сезона шестьдесят восьмого года Воронин все острее, все болезненнее чувствовал однообразие своей футбольной жизни.

Он ведь привык мечтать о чем-то, для других несбыточном, оставаясь, однако, реалистом. И вот, как реалист, он ясно видел свое будущее — аварийщика в команде, которая на его веку уже никогда не будет укомплектована первоклассно… По результатам сезона шестьдесят седьмого игроком № 1 в стране признали теперь Эдуарда Стрельцова. Не буду утверждать, что Воронин ревновал к реанимированной славе Эдика. Сугубо домашний успех Стрельцова, упустившего всемирную судьбу, не прельщал все-таки сумевшего приобрести европейскую известность Валерия… Но его могла раздражать разность положения в команде, а то и в футболе вообще? Эдик мог оставаться игроком настроения. Соскучившаяся по нему публика никогда не стала бы винить Стрельцова за поражения — он все искупал обещанием зрелища. Воронин же зарекомендовал себя лидером в каждом матче — и ему ничего прощать не хотели.

Жалость к себе, незаслуженно (или несправедливо) обойденному признанием, доставшимся суперзвездам из свободных стран, толкала Воронина к щадящему режиму, в его годы крайне нежелательному. Я не согласен с бытовавшим мнением, что он стал, скажем, чаще или больше выпивать. Просто вино перестало быть для него веселым.

У киевлян, занявших положение непременных соискателей чемпионского звания, главной звездой считался Анатолий Бышовец. Ровесник Беккенбауэра — то есть моложе Валерия на целых семь лет. И когда Воронину в матче с «Динамо» поручили Бышовца «разменять», он вдохновился поручением — и справился с ним. Но про совершенное им завтра же забыли — чемпионат продолжался. При всей растущей не по месяцам, а по матчам популярности Анатолия поединок с ним и в шутку нельзя было считать какой-то компенсацией за никогда не забываемую Валерием неудачу с Пеле.

…Вино перестало быть для него веселым. И он ежедневно взбадривал себя массой ненужных встреч, ненужных передвижений на несчастливой для него машине. Иванов только иронизировал над количеством принимаемых Валерием на ночь таблеток от бессонницы.

Необычайное нервное возбуждение, несмотря на лошадиные дозы таблеток, кружение по городу ночи напролет, тайные и явные отлучки со сборов в Мячково и Вишняках, избранных базой Якушиным, невозможность сколько-нибудь долго пробыть в одной компании, терпеть одного собеседника — все встреченные люди вдруг стали действовать ему на нервы, и все равно его непрерывно тянуло на люди…

Я отметил, что они со Стрельцовым в один год покинули сборную. Но покинули по-разному, в чем тоже сказалось их несходство в отношениях с футболом.

Воронин сыграл самый важный матч в сборной Якушина, а Стрельцов — нет…

Эдуард еще в апреле своим обычным полушутливым тоном сказал Михаилу Иосифовичу: «Смотри, как бы я тебя не подвел». Деликатность мешала ему, видимо, сказать о своем переутомлении.

Четвертого мая играли в Будапеште с венграми — отборочный матч одной четвертой финала чемпионата Европы. И Стрельцов был никаким — мало, что всю игру простоял, но и в момент, когда верняковый мяч мог забить около ворот, неуклюже сложился и удар у него не вышел. Проиграли 0:2 — и в Москве, в ответной игре через неделю требовалось теперь забивать три безответных гола. Рассерженный на Эдуарда Якушин вообще «отцепил» его от сборной.

А матч одиннадцатого мая в Москве — шестьдесят седьмое выступление Валерия Воронина за сборную СССР — вошел в число наиболее памятных (забылось, что не выиграли чемпионат, а игра та в деталях встает в памяти и подробнейше описана журналистами). Выиграли, как и требовалось, со счетом 3:0.

Стрельцов потом острил: «Вот сам же и посадил его себе на шею!»

Но мало кто знает о том, что историческому матчу предшествовало ЧП — и никак не местного значения, раз на карту ставился престиж страны.

Из Вишняков исчезли трое футболистов — и Воронин в том числе. Нарушение режима столь беспрецедентное, что Якушин с начальником команды Андреем Старостиным, когда штрафники прямо накануне матча явились (Воронин, оказалось, никуда и не уезжал, а на чердаке выпивал с кем-то из обслуживающего персонала), засомневались: а стоит ли сообщать наверх о случившемся? Если проиграют, неприятностей не миновать, вне зависимости от того, как вели себя лучшие игроки на сборе. Андрей Петрович, как неисправимый романтик, предположил, что виноватые захотят смыть вину кровью. И не ошибся. Сыграли на подъеме. Спад наступил через несколько дней. И способы борьбы с ним, предложенные Ворониным, на этот раз не нашли в Якушине никакого понимания. Он прогнал Валерия со сборов. И скорее всего зря — все равно вряд ли отчисление было окончательным. Зная о дальнейшем, думаешь: уж лучше бы он оставался на сборах, под присмотром… Но и через годы Воронин на Якушина обиды не держал, да и Якушина, насколько знаю, совесть за тогдашнее решение не мучила. При мне — лет через пять — они встретились на малом стадионе «Динамо», на игре дублей, Воронин вместе с Численко сидели через ряд от Михаила Иосифовича, и Валерий сказал: «Привет от хулиганов», Якушин отечески им улыбнулся: «Взаимный — от бывшего…»

Из Вишняков он на такси помчался в Мячково — занять у буфетчицы денег и забрать свою машину.

Все в «Торпедо» как-то привыкли к его приездам-отъездам. И не сделали того, что следовало бы непременно сделать. Стрельцов потом говорил: знали бы, что он сразу же соберется уезжать, отобрали бы ключи от машины. Налили бы ему водки — и уложили, когда выпьет, спать…

А так он покатил в Москву — появилась уважительная причина для совсем уж безудержных ночных забав.

Море горького вина — по колено знаменитых ног, в данном случае рекламирующих безысходность…

И в заключение — провал в глубокий, как обморок, сон. Сон за рулем «Волги» — и столкновение с автокраном на рассветном шоссе.

Искореженная машина потом долго валялась в Мячково, куда ее зачем-то отбуксировали, травмируя воображение невольным воссозданием кошмарного рисунка катастрофы. Руль после удара пробил крышу.

Жизнь Воронину спасло незакрепленное — для любви в салоне автомобиля с дамой, своевременно с ним распрощавшейся, — сиденье.

Из клинической смерти врачи его вытащили, вряд ли задумываясь — им подобное и не положено по роду занятий, — на что обрекают пациента.

Навестивший Валерия в больнице Иванов не узнал его вначале. С койки, мимо которой он прошел, Валентина Козьмича окликнул совершенно незнакомый человек…