Когда ноябрь уступил место декабрю, Изола нашла в замерзшем саду первого задушенного воробья. Его голова была свернута клювом к спине, словно у бесноватого. Поначалу Изола винила своего кота Морриса, который иногда – с самыми благими намерениями – оставлял для нее отвратительные подарки вроде мертвых мышей и лягушек. Но потом она заметила на горлышке птахи отметку в виде полумесяца. Крохотный лунный шрам, словно тот, кто задушил птицу, носил браслет с брелоками.

Изола положила маленький трупик в выстеленную салфетками обувную коробку и закопала под сливой, а Моррис между тем что-то вынюхивал вокруг неглубокой могилы.

В ту ночь Алехандро и Руслана оба пришли держать караул у окна, и втроем они слушали странные песни призрачной девочки, неразборчивые, но гораздо более громкие, чем в прошлый раз. Они по-прежнему не знали, чего она хочет. Сочувствия? Мести? Или просто слушателей, которым придется по душе ее срывающийся полузадушенный голос?

* * *

Но на следующую ночь в доме номер тридцать шесть зазвучали совсем другие полночные мелодии. Перебор струн наводил на мысли о затхлых блюзовых барах и о мозолях на кончиках пальцев. Изола услышала первые ноты, когда уже готовилась ко сну, и еле успела сдержать радостный визг. Она кинулась к окну, выбралась на крышу и дождалась, пока шестой принц допоет свою песню до конца.

ДЕДУШКА ФЕРЛОНГ: шестой принц. Призрак пожилого мужчины и верный друг восьминогих.

В своем темно-сером пальто и натянутой до бровей фетровой шляпе он сидел, беспечно свесив ноги с края крыши.

Дедушка Ферлонг был пожилым цветным джентльменом, скончавшимся от рака легких (накрахмаленные больничные простыни, сочащаяся из груди смола). Трубка, мандолина и сухой кашель последовали за ним на тот свет. Дедушка Ферлонг был университетским преподавателем и знал все о пауках. Он умел различать их по узорам паутины и знал, как быстро свернется кровь укушенного пауком. Именно восьминогие в свое время привлекли его в лес Вивианы, и там же его встретила Изола, когда он перебирал струны в такт плетению сетей.

Стоило ему убрать пальцы со струн, как музыка оборвалась.

– Привет, дедушка!

– Давно не виделись, Голубоглазка! – Дедушка Ферлонг улыбнулся, обнажив прокуренные зубы. – Слыхал про твою незваную гостью. От болтливой малютки из твоего сада, как ее там, розовая такая…

– Цветочек.

– Да-да. Она все мне рассказала – как обычно, в красках, – кивнул дедушка Ферлонг, запуская морщинистую руку в карман за старомодной трубкой. – Ия посторожу тебя несколько ночей, моя маленькая леди.

Трубка всегда завораживала Изолу. Когда дедушка поджигал ее единственной спичкой, с которой его похоронили (серная головка никогда не чернела), из трубки валили клубы разноцветного дыма, словно у Синей Гусеницы из «Алисы». Каждый раз дым менял запах, но никогда не вонял, как настоящий табак.

Сегодня дым был ядрено-оранжевым и благоухал ванилью, сандалом, травой и мелом, словно потусторонние ароматы проникали в брешь между мирами, сквозь неплотно закрытое окно в вечность.

– О, привет, дорогая, – промурлыкал призрак, подставляя ладонь черному комочку. Изола увидела блеск черных глазок и тоненькие ножки любимицы дедушки Ферлонга.

– Привет, госпожа Ферлонг, – поздоровалась Изола с паучихой. Та жила в горшке с розовым кустом у парадной двери и всегда терпеливо ждала своего хозяина.

Дедушка загадочно усмехнулся и погладил госпожу Ферлонг по спинке. Минуту спустя паучиха поползла по его руке и устроилась на теплой трубке.

За спиной раздался перестук – по черепице шагал Алехандро.

– Окна наверху крепко заперты. Она не проникнет внутрь без твоего позволения. – Первый принц сел рядом с шестым. – Здравствуйте, мистер Ферлонг.

– И тебе привет, мой юный друг, – поздоровался дедушка Ферлонг. Предложил Алехандро затянуться, но тот, как всегда, покачал головой и ответил:

– Прошу прощения, я бросил.

Призраки смотрели на яркие звезды, а Изола – на занавешенные окна дома номер тридцать семь. На улицу надвигался густой черный лес. Один из двух фонарей-близнецов на Аврора-корт слабо помаргивал.

– Думаете, она – осколок? – внезапно спросила Изола, задаваясь вопросом, почему этим никто еще не поинтересовался.

«Осколки», или «отзвуки», – это наполовину живые призраки, о которых братья всегда предупреждали Изолу. Это люди, которые умерли, еще не успев сформироваться как личности, – непредсказуемые, запутавшиеся, застрявшие во временной петле. Осколки не могли ни меняться, ни продолжать развиваться, и заражали все вокруг своими чувствами – настолько сильными, что не давали им самим оторваться от земли.

Дедушка Ферлонг был самым сведущим из братьев Изолы, несмотря на ограниченность образования. Он был искушенным, но не пресыщенным жизнью.

– Ну-у-у, не знаю, – протяжно ответил он. – Судя по всему, она и вправду продолжает проигрывать какие-то события своей жизни. Но мне говорили, что она прекрасно понимает, где находится – и кто такая ты, Голубоглазка.

– Она умерла совсем недавно, – добавил Алехандро. – Может быть, она еще не успела смириться с фактом.

– Тогда зачем вообще возвращаться сюда призраком? – спросила Изола.

Она чуяла запах соленого дождя, что копился в брюхах наползающих с моря свинцовых туч. Холодные черепичины вгрызались в ноги. Изола поежилась.

– Не бойся, милая, – успокоил ее дедушка Ферлонг. Осторожно, чтобы не потревожить госпожу Ферлонг, затянулся, вытянул губы и выдул несколько обручальных колец дыма в сторону дома По. Ярко-оранжевый дым менялся в цвете, постепенно становясь токсично-желтым. – Я побуду здесь, пока нужен тебе, Голубоглазка. Она – просто девчонка. К тому же покойница. Не надо ее бояться.

– Не забывайте, – серьезно сказала Изола, – что она наполовину ведьма.

– А наполовину – принцесса, – задумчиво добавил Алехандро. – Неплохо, querida. Возможно, мы нашли тебе ровню.

* * *

Дедушка с большим интересом выслушал, что наговорила Изоле мертвая девочка. Особенно его заинтересовало упоминание о злобе, которую вызвало у гостьи бьющееся сердце Изолы. Некоторые призраки, пояснил он, ненавидят живых за то, что те так беспечно распоряжаются тем, чего мертвые лишены. Бьющимися сердцами. Горячей липкой кровью. Возможностью измениться.

Ночной дозор дедушки Ферлонга, похоже, оправдал себя. Шли недели, а покойница не появлялась. Лишь иногда слышалось ее пение, словно доносившееся из океанских глубин. Изола чувствовала себя в безопасности, когда дедушка Ферлонг наигрывал на крыше религиозные гимны и распевал серенады луне, уговаривая ее показать немного больше – то луч серебристого света, то кратер-другой следующей ночью.

Гипнотический перебор струн привлекал к дому номер тридцать шесть все больше фей, и, в конце концов, по ночам в саду начались вечеринки. Цветочек, обычно спавшая в музыкальной шкатулке на книжной полке Изолы, садилась и прижималась к холодному окну. Ее кузине Винзор иногда разрешалось присоединиться, и крошечные светлячки мигали нежно-розовым и изумрудно-зеленым в такт аккордам, а за окном порхали феи всех цветов радуги. Согласие продлилось недолго, потому что Винзор просто не умела себя вести. Уже на третью ночь она поймала ползущую по корешкам книг божью коровку и начала отрывать ей лапки.