– Приложи руку – в смысле, подпишись, – сказал жлеп Георгий голосом Жукова.

– Это все? – спросил Носиков.

– Нужно еще заверить и поставить печать, – Георгий подтолкнул Носикова к двери (все в ту же комнату), на которой теперь была золотыми буквами надпись:

ЖВАСЛАЙ ВОЖГОЖОГ

Начальник

P. S. По новой таблице пятеро – бсс! – непроизносимых получали имена, которые можно было произнести, не спотыкаясь:

Астрегежит;

Асрилжил;

Алилчи;

Астачахи;

Асшорохино.

Пять человек (цуремухов) сидели у стены на скамейке.

Бледные и худые, в плащах не по росту.

Они даже не могли сидеть прямо. То и дело кто-нибудь заваливался набок и готов был упасть. Тогда жлеп Цухи и жлеп Личи, оба невысокие, в одинаковых синих костюмах в полоску и одинаковые лицом, помогали бессильному.

Носиков глядел на это и чувствовал себя виноватым.

Да и все собравшиеся вокруг зулусские вожди видели в нем виноватого. Они глядели на него злыми глазами и собирались расправиться с ним, каждый по-своему. Один предлагал заколоть, другой – отрубить голову.

Носиков и сам считал, что заслуживает наказания. Но не высшей все-таки меры, не высшей меры.

Когда-то давно – в точке начала событий – возможным наказанием для маленького Носикова было бы строгое слово от бабушки или мамы. Конечно, вряд ли бабушка сочла бы предосудительным отведение букве «А» неудачного места в шифровальной таблице. Но если бы она обнаружила вдруг тетрадь Носикова с зашифрованными именами зулусских вождей (а ведь для нее между зашифрованными и незашифрованными именами не стало бы разницы, только сейчас понял Носиков), открыла на той самой странице и спросила «Что у тебя здесь написано?» – строгим, разумеется, голосом, – то по истинному своему смыслу эти слова и оказались бы тем самым наказанием.

За годы малое зернышко вины выросло до размеров большого дерева – стало быть так. И вот, одни хотели зарезать, другие придушить (и веревка с петлей была наготове у Зирухи, восточного цуремуха, который стоял и смотрел, ухмыляясь). Один жлеп Георгий был единственный защитник.

– Можно поправить дело, – сказал он голосом Жукова, и Носиков обнаружил себя перед дверью с надписью

ЖВАСЛАЙ ВОЖГОЖОГ, —

той дверью, перед которой он, кажется, и так уже стоял с готовой на подпись бумагой. Нужно было войти, и он вошел.

За дверью была другая, на которой было написано:

ЧСОКВОЙ КУЧМУЧУМ

Это было правильно, Носиков как раз и ожидал чего-то такого. Но мешкал, остановившись. Первая дверь закрылась у него за спиной, словно притянутая пружиной, а наверху зажглась лампочка. Носиков закрыл глаза. Стоя в узком междверном пространстве, он, кажется, потерял ощущение связи событий. Какую дверь он только что открывал? Какая закрылась за ним? Он посмотрел на бумагу, которую держал в руке. Внизу листа было написано: «Исправленному верить», – и подпись шла, размашистая и жирная – неудобочитаемая, но Носиков знал, что это Вожгожог, он же Кучмучум.

И печать на положенном месте.

Пять цуремухов, они же нитголлохи, сидели у стены на скамейке.

А другие – стояли.

Те, что сидели, до недавнего времени хилые, теперь окрепли и приободрились. Под плащами у них чувствовалось тело и мускулы. Астрегежит, Асрилжил, Алилчи, Астачахи, Асшорохино – прежде непроизносимые, теперь они стали как бы асами.

«Имя красит человека, – подумал Носиков, – а цуремуха тем более».

С чистой, как ему казалось, совестью он обернулся к сидевшим, и тут же понял, что сейчас будет. Те, что сидели, стали медленно подниматься, а которые стояли – двинулись вперед.

«Я ведь исправил ошибку», – хотел сказать Носиков, но нитголлохи, они же бумхаззаты, набросились на него, кажется, со всей обретенной силой.

– Одно другого не отменяет и в зачет не засчитывается, – сказал чей-то голос.

Схватили его справа и слева, держа как за жабры, он вырывался.

Хотел представить себя Жуковым, но не смог.

Там виселица, сделанная из досок, мелькала в каком-то дверном проеме – неужели?

– Мухи-котлеты отдельно, – сказал другой голос, – котлеты отдельно, и мухи на отдельной тарелке.

Нитголлохи и бумхаззаты держали его одни с летней стороны, другие с зимней и волокли на юг или север, где сделанная из досок уже стояла готовая виселица, то справа оказываясь, то слева, когда голова Носикова моталась из стороны в сторону.

Тогда Носиков оставил нитголлохам свое летнее имя, а бумхаззатам – зимнее, и уполз босиком по полу, как ящерица, которая отбросила сразу два хвоста.

Но уполз то ли недалеко, то ли плохо, потому что обнаружил в итоге, что стоит вплотную лицом к стене, а прямо перед глазами та самая поднималась виселица, и веревка с петлей, намыленной жидким мылом, и табуретка, на которую нужно было залезть и спрыгнуть.

Носиков дернулся, выходя из сил, но нитголлохи и бумхаззаты держали крепко, он хотел крикнуть, но не смог – или петля уже сдавила горло? И вдруг прямо перед собой в стене он увидел окно (а стена, к которой стоял вплотную, словно отступила при этом на несколько шагов) – и за окном высокого человека в длинном черном пальто.

Человек бросил взгляд в сторону Носикова, и Носиков поймав направление взгляда, посмотрел на свои ноги. Ноги были голые, и синие трусы в цветочек.

– Что смотришь, брюк нет, это точно, – сказал сзади Георгий голосом Жукова.

«Это все сон», – понялНосиков и проснулся.

P. S. «Как Георгий или как Жуков сказал Сегё эту фразу?» – потом спрашивал себя Носиков, вспоминая.

Он лежал на мосту через канал Грибоедова.

Девочка Даша будила его, трогая голову – нет, не девочка вовсе, а женщина в естественном возрасте лет, и не будила скорее, а приводила в чувство, хотя не в словах, разумеется, смысл. Георгий и Жуков тоже были рядом, и больше Носиков никого не увидел, поднимаясь на ноги. Только какой-то человек в длинном черном пальто проследовал мимо и, пройдя меж двух львов на дальнем конце моста, медленно скрылся.

Носиков вспомнил свой длинный сон, и проявился в памяти тот отрезок времени (замкнутый, словно в скобки, дверью с надписью «ЧСОКВОЙ КУЧМУЧУМ») – от момента, когда Носиков зашел, открыв дверь, до момента, когда вышел.

Жваслай Вожгожог, он же Чсоквой Кучмучум оказался копией высокого блондина Петрова, но сходство, видимо, было чисто случайным, потому что на Петрова походил только левый (зимний) профиль начальника, а летний был скорее похож на хромого бомжа, которого Носиков встретил около станции метро. Жваслай сидел у окна за длинным деревянным столом. Носиков смотрел в окно, пройдет ли там человек в черном пальто; человек не проходил.