– Наш разговор мы ведем у себя за спиной, – проговорил Носиков.

– Вот поймал на слове, – засмеялся Жуков.

– Что за спиной, это не в буквальном, разумеется, смысле, – уточнил Георгий, передавая бутылку Носикову.

– Ничего, – сказал Носиков, – я могу это себе представить. Но те люди, которые у нас за спиной ведут наш разговор за нашей чашкой кофе или рюмкой водки, – можем ли мы считать, что это мы сами?

– Почему нет? Один разговор мы ведем за чашкой кофе, другой за стаканом вина, третий за рюмкой водки, но ярким – тем, что остается, в итоге, виден снаружи и изнутри, будет только один.

– Тот, в котором мы пьем сейчас пиво, – сказал Жуков.

– Но кое-что из того, что мы сказали друг другу за чашкой кофе, может остаться в наших головах как личная, случайно пришедшая, мысль, – сказал Георгий.

– Нет, все же я не могу такого представить, – сказал Носиков.

– Почему нет, – возразил Георгий, – представьте себе что-нибудь простое и понятное, например – яблоко.

– Представил. – Носиков закрыл глаза.

– Какого цвета это яблоко?

– Красное в полоску.

– Но если бы я попросил вас представить зеленое яблоко, вы смогли бы представить и зеленое, разве нет?

– Смог бы.

– Значит, в каком-то вашем темном уголке присутствуют разные образы яблока – или материал для этих образов. Из которых ярким, высвеченным становится только один, потому что одновременно два в одном образе вы представить не в состоянии, тем более не в состоянии представить яблоко как таковое, без конкретных черт – красного или зеленого цвета этого яблока – именно этого – его полосок, пятнышек. Так же точно вы не можете осознать себя (в настоящий момент времени или в прошлом – без разницы) ведущим беседу с чашкой кофе в руке и с бокалом вина одновременно – картинка может быть либо одна, либо другая.

– То яблоко, которое я представил, стало зеленым, – сказал Носиков, продолжая держать глаза закрытыми.

– Но представить его зеленым и красным одновременно вы не можете. Так же, как не можете, обернувшись, разглядеть в клубящемся за вашей спиной облаке возможностей, где могут оказаться (а значит, в непроявленном виде присутствуют) ваши знакомые Иванов и Петров, и незнакомый Сидоров, и продавщица, у которой вы покупаете хлеб в магазине, и (со значительно меньшей вероятностью) губернатор города с приближенными, но не Гай Юлий Цезарь и не Лев Толстой (хотя, кто знает, кто знает), – не можете разглядеть там в одном лице сразу двоих, а лишь кого-нибудь одного. Разница с яблоком в том, что проявившийся перед вами Иванов так легко не уступит свое место Петрову, хотя, впрочем, ничего категорически невозможного в этом нет.

Носиков отпил из бутылки и, повернув голову, посмотрел в дальний конец моста. Там из-за фигуры льва показался высокий блондин Петров, приветственно поднимая руку, а вместе с ним еще несколько блондинов приравненной национальности.

– Вот как раз и Петров с компанией нарисовался, – объявил Носиков.

– Хорошо встретить знакомых, – сказал Жуков. – Мы тогда встанем шире, и можно будет пустить по кругу бутылку, и даже две – одну по часовой стрелке, а другую против.

Носиков обернулся еще раз и никого не увидел.

– Никого нет, – сказал он, поморгав глазами. – Что-то мне померещилось.

– Жалко, – сказал Жуков, – а то мы могли бы уловить момент, когда у кого-нибудь в руках окажутся сразу две бутылки.

– Кстати, никто не помнит, в какую сторону мы идем? – спросил Георгий.

P.S. Проснувшись утром следующего дня, Носиков вспомнил, что пил накануне пиво на мосту через канал Грибоедова. Он мог бы вместо этого вспомнить, что пил за круглым столиком кофе из маленьких чашек, но, однажды вспомнив про пиво, он уже не мог бы вспомнить про кофе. Одно исключало другое, и если бы, встретившись с Жуковым, они начали вместе вспоминать вчерашний день, оказалось бы, что Жуков тоже помнит пиво на мосту, а если бы оказалось, что он помнит за круглым столиком кофе, то Носиков тут же перестал бы помнить про пиво и стал бы помнить про кофе, как они вместе его пили.

P.P.S. Прошлое, которым люди делятся, должно быть согласовано в деталях. Со стороны прошлого это происходит автоматически. Хотя не исключены исключения.

Носиков никак не решался нанести визит ограбленному Никанору Петровичу, но однажды, проезжая в трамвае, увидел человека, который стоял на площадке около самой выходной двери.

На остановке дверь заело, и она не могла открыться. Тогда человек достал из сумки нехитрую железку, просунул, нажал – и дверь открылась.

Выходящие дамы благодарили героя.

На следующей остановке повторилось то же самое.

Тогда железный инструмент показался Носикову знакомым, и человек – тоже.

– Так, наверное, и выглядит фомка, – подумал Носиков, – а человек, наверное, тоже известный.

– Петрович, – тихо позвал он, и человек обернулся.

Только неизвестно, какой это был Петрович, – реальный Никанор или Николай Петрович из третьего рассказа.

– Вы согласны с тем, что наша реальность не должна быть слишком причесана? – спросил Носиков, трогая человека за локоть. – То есть, она должна допускать внутри себя некоторую несогласованность сюжетов. В этом богатство мира и знак его подлинности. – Носиков обернулся посмотреть, откуда эта последняя мысль пришла ему в голову. – Поэтому, – продолжал он, – будучи по отчеству Петровичем, вы в равной степени можете оказаться Никанором, Николаем или Никитой. Не в равной, разумеется, степени, – он поправился, – но я готов допустить все три варианта.

– Клепиков моя фамилия, – сказал человек.

– Три раза квартиру грабили, а потом еще побили в трамвае, – говорил хмурый Никанор Петрович, открывая дверь ключом большого размера, – поэтому дочку к себе пустил, Тамару, пусть живет.

Он оставил ключ и нажал кнопку звонка.

Дверь открыла девица в широких белых штанах и майке с надписью мелкими буквами поперек груди большого размера.

– В трамвае, наверное, вас не побили, а обокрали, – заметил Носиков.

Никанор Петрович неопределенно хмыкнул и, прихрамывая на одну ногу, направился на кухню. Носиков последовал за ним. Поставил на стол купленную бутылку водки.

– Я раньше пил молдавское красное, – сказал Никанор Петрович, разливая по стаканам, – а после того как ограбили, оно мне в горло не лезет.

– Знаю, – кивнул Носиков, – «Санта Мария», «Санта Луиза», «Санта Тереза».

– Что-то ты слишком много знаешь. – Никанор Петрович посмотрел с подозрением. – Откуда?

– Марина рассказывала, – соврал Носиков.