Носиков вернулся к бумаге и уверенной рукой начал писать слова в строчку. В конце концов – Носиков понимал – здесь тот случай, когда не сюжет важен, а только слова те самые – он не смог бы объяснить, почему: «борода», «Каберне», «Столичная», «картина», «бурлак». И не важно, какой линией действия, какими глаголами и частями речи они будут соединены. Они появлялись из темноты – проявлялись – словно на фотоснимке в ванночке под красным светом – «бурлак», «борода», «картина», «Столичная», «бурлак», «Каберне» – среди пустот текста, которые предстояло заполнить, сохранив (это казалось важным) соразмерность объемов, уложить в чередование вдохов и выдохов.

Закончив дело, Носиков перечитал, удовлетворенный, то, что получилось, и пошел на кухню жарить себе яичницу. Из четырех яиц с колбасой и помидорами.

P.S. Сны эти самые снились Носикову, когда он спал на красном диване, а когда перешел на зеленый (на красном уже не мог заснуть), все равно продолжали сниться. Дело, значит, было серьезное.

Когда жена сантехника, Марина, перестала приходить к Носикову, а в очередной четверг пришел ее муж Николай, Носиков задумался.

Он думал над тем, что она сказала, отвечая на вопрос, до какого этажа ей не лень было бы подниматься, приходя в гости.

До пятого этажа было «да», до девятого – «нет», это Носиков помнил. Значит шестым, седьмым или восьмым измерялась мера усилий, которые ей не лень было затратить. Наверное, она уехала куда-то, откуда добираться до квартиры Носикова ей было уже неудобно, все равно как подниматься на девятый этаж. Носиков чувствовал бесполезность своей мысли, но другим мыслям неоткуда было взяться, и он продолжал думать.

А мыслей, которые в перспективе могли оказаться полезными, было всего две.

Первая мысль пришла с потолка, вторая – со стороны буфета.

С потолка – идти на канал Грибоедова, место случайных встреч.

А от буфета – Носиков купил в магазине мясных котлет типа «бифштекс» и пучок зелени.

– Уважаемый!

Носиков шел по улице и обернулся на голос. Это был Афанасий, Носиков узнал его сразу. Полез в карман за мелочью.

– Нет, – бомж остановил его руку, – денег мне не надо, а спасибо свое персональное спешу сказать.

– Пустяки, – пробормотал Носиков, – не стоит благодарности.

– Совсем не пустяки, – сказал Афанасий, – что вы делаете, это мало кто может.

– Не знаю, – сказал Носиков.

– У меня для вас есть подарок, – Афанасий вынул из сумки какую-то книгу и протянул Носикову. Это был альбом Репина с репродукцией «Бурлаков» на обложке. Страшные бородатые бурлаки тянули лямку, увязая ногами в песке, – все косматые, черные. Та ли это на самом деле была картина?

– Что вы, не надо, – испуганно сказал Носиков, не принимая альбом в руки.

– Это хорошая книга, – сказал Афанасий и улыбнулся. Зубы у него во рту были ровные и белые. Носиков заметил, что костюм на нем чистый и борода аккуратно подстрижена. Может, это уже был и не бомж вовсе?

– Не надо, – повторил Носиков и быстро ушел, не оборачиваясь.

– А зовут меня Ипполит, – сказал Афанасий вдогонку.

P. S. Через несколько дней после встречи созрело решение. В своем рассказе про Афанасия он заменил «Афанасий» на «Ипполит». Менял, как по живому резал. Обновленный рассказ распечатал, а старые листочки сжег над унитазом и спустил воду. Казалось, так надо.

Бурлаки идут по берегу Волги и тянут баржу.

Впереди два крепких мужика. У них черные бороды, черные всклокоченные волосы. Всей грудью налегают на лямку.

За ними трое высоких и безбородых идут без видимых усилий. Один курит, другой чешет голову, третий поправляет на груди лямку. Тот, который курит, смотрит прямо перед собой. Двое других повернули головы налево, в сторону зрителя.

Следом идут четверо лысых и бородатых. Добросовестно тянут лямку, увязая ногами в песке.

Один бурлак полностью скрылся за их широкими спинами, видна только часть его ноги и козырек кепки. Еще один бурлак, тоже в кепке, невысокий, с усами и бородкой клинышком идет сзади, заложив палец за край жилета.

Общее число бурлаков на картине одиннадцать – столько же, сколько мангустов на трех полках в музее. А может, для кого-то их будет не одиннадцать, а двенадцать, – для разных зрителей существуют свои варианты картины.

Бурлаки идут по песку. Песок желтый. На песке предметы – остов старой корзины, коряга, сломанный ящик.

P.S. Один бурлак на картине, как уже говорилось, не виден за широкими спинами товарищей. Это особенность композиции: под каким углом на группу бурлаков ни смотреть, один бурлак из одиннадцати не будет виден. В этом отношении картина напоминает японский сад камней в Киото.

Вечером Носиков сделал то, что собирался сделать уже давно, но до сих пор не решался.

Он налил себе в стакан сухого «Каберне» до половины и добавил «Столичной».

Или нет, «Каберне» и «Столичная» пришлись на другой вечер, а сейчас он купил в магазине мясных котлет типа «бифштекс» и пучок зелени. Сделал котлетные пирожки по известному образцу и горячие поставил на стол.

И бутылка вина обнаружилась в темном углу буфета.

Носиков поставил на стол три тарелки, помедлил и две убрал. Может, следовало для полноты соответствия представить себя Жуковым? Он сел, налил себе вина, и тут позвонили дверь.

Носиков пошел открывать, уже радостный, но за дверью была только Лариса, подруга.

Она прошла к столу, взяла пирожок и, не присаживаясь, выпила вино из стакана.

У нее горе было, котик упал из окна. Этаж был девятый.

– Без лифта? – спросил Носиков.

– С лифтом, – сказала Лариса.

– А Марина, подруга твоя, там же живет? – спросил Носиков. – И что это вы не вместе сегодня?

– Не там.

– А где?

– Не знаю, уехала куда-то.

– Николай тоже не знает, – сказал Носиков.

– Ты его спрашивал? – она удивилась.

– Нет, но он сам ее ищет, – объяснил Носиков.

– Ты с ним осторожнее, – посоветовала Лариса.

– Понимаю, – кивнул Носиков.

– А есть еще такой Никанор Петрович в соседнем доме, – сказала Лариса. – Он может знать. Но он мужик непростой. У него за одну неделю квартиру три раза ограбили.

– А сама ты не хочешь узнать, где она? – поинтересовался Носиков. – Я этого Никанора Петровича не знаю, он меня тоже не знает. Может, мы вместе к нему сходим?