«Разве нет?» – чуть было не произнес он вслух, и Николай посмотрел на него маленькими свиными глазками, словно что-то услышал.

«В конце концов, этот с толстым животом Николай, может быть, сам по себе и не похож ни с какой стороны ни на что такое, – подумал Носиков, – но он звенел своей электрической дрелью за стеной в счастливые минуты моей жизни, – а это значит больше, чем быть оставленным на спинке стула платьем».

«Эле-дрель, эле-дрель», – пропел он внутри себя вполголоса.

– Почему сам не ешь? – спросил Николай.

Однажды Носиков проснулся блондином.

Он вышел из дому. На улице было безлюдно, и даже машины не проезжали.

Вдруг Носиков увидел, что по улице бежит девушка, а за ней кто-то гонится. Носиков представил себя Жуковым, подставил преследователю ногу и тот упал.

Наспех представленный Жуков в тот же миг исчез. Носиков не стал ждать, когда упавший встанет на ноги, а побежал сам, в том же направлении, что и девушка. Забежал в тот же двор, в открытую дверь какой-то парадной. Девушка была там. Увидев Носикова, она не испугалась, а как бы даже узнала его.

Носиков тоже ее узнал, это была Даша.

А преследователем, наверное, был страшный старик с длинными волосами.

– Какой-то вампир за мной гонится, – сказала Даша, переведя дыхание, и тут же поправилась: – Что я говорю, маньяк какой-то.

Из окна на лестничной площадке было видно, как преследователь вошел во двор. Это действительно был ужасный старик. С ним вместе – еще один такой же. Они остановились посередине двора, поглядывая по сторонам.

– Когда это было, чтоб маньяки ходили парами? – поинтересовался Носиков.

К маньякам, стоящим во дворе, присоединились еще двое. Теперь там стояло четыре одинаковых старика, но Носиков не удивился этому.

– Не знал, что за одной девушкой могут бегать столько маньяков, – пошутил он.

– Прекрати, – сказала Даша.

Один старик остался стоять на месте. Остальные направились в разные концы двора, собираясь, видимо, посмотреть по лестницам.

– Ты мне помог, спасибо, – сказала Даша, – а не значит ли это, что ты мне должен помочь до конца?

– Это старики, – сказал Носиков, – что они могут нам сделать?

– Пойдем скорее. – Даша взяла Носикова за руку.

– Идти по крышам? – спросил Носиков. – Один раз так уже было.

Они поднялись по лестнице на этаж или два, дальше шли по длинному коридору – длинный коридор в длинном доме, и комнаты были по обе стороны, светившие пустыми дверными проемами. У каждой окна выходили во двор, посреди которого стоял ужасный старик.

– Скоро они будут здесь, – сказала Даша, и в следующей комнате Носиков увидел всех троих.

– Бежим. – Он схватил Дашу за руку. Лестничная площадка была рядом. Они взбежали по лестнице, и Носиков нажал кнопку звонка у ближайшей двери. Оттуда могла прийти помощь.

Дверь открылась, и из двери вышел Жуков, оказавшийся, как и Носиков, тоже блондином.

– Отсюда можно выйти через черный ход в другой двор, – сказал он.

К выходу пришлось снова подниматься по лестнице, словно до этого они были в подвале. Поднялись, и Носиков обернулся. Четыре ужасных старика уже показались внизу.

Носиков смотрел, и из четырех страшных лиц стало два, словно подкрутили оптику, и в глазах перестало двоиться. Из двух стало одно, и Носиков проснулся – на этот раз настоящим образом.

Младший менеджер сидит на стуле.

На нем (на ней) лиловая блузка в цветочек и коричневая юбка – длинная, почти до полу.

Блузка без ворота, с короткими рукавами, на груди вырез каплевидной формы. Юбка понизу в сборку, выше вставлена полоса из черной сеточки, и выше еще одна. Сквозь сеточку видна часть ноги выше колена – правой и левой. На ногах серые туфли на толстой подошве.

Младший менеджер сидит, скрестив ноги на уровне лодыжек. Колени немного раздвинуты.

Правая рука младшего менеджера согнута в локте, пальцами касается правого же плеча, левая локтем заведена за спинку стула. Лицо повернуто влево.

Думая о бомже около мусорного бака, Носиков положил перед собой лист бумаги, взял ручку и написал красивым почерком: «Афанасий. Афанасий Иванович». Имя появилось сразу, само собой.

А до того Носиков несколько раз видел этого бомжа во сне на мосту через канал Грибоедова. Носиков подходил к мосту с одного конца, Афанасий возникал на другом. Он имел вид мертвеца или призрака, требующего от живых неизвестно какой справедливости. Не дойдя до середины моста, исчезал с жалобным стоном.

От этих снов Носиков уже не мог спать, а через некоторое время – и есть. Наконец, как уже сказано было, взял бумагу, перо. Три раза написал красивым почерком «Афанасий» и задумался.

Нормальный вроде мужик, Афанасий, такой не пропадет. И что ж ему не удалось перейти мост через канал Грибоедова? Может, грехи не пускают, в биографии темные пятна? Задолжал, например, кому-нибудь по-крупному. Рассчитаться, естественно, не смог, квартиру продал, машину, выпал из жизни и нашел место у мусорного бака, став похожим на восьмого бурлака с картины Репина.

Но вот, идет по мосту через канал Грибоедова, а навстречу кредитор, все еще несытый, которого не обманешь надетой новой личиной. И Афанасий, не дойдя до середины моста, исчезает с жалобным стоном. Дело происходит во сне, поэтому на мосту вполне может оказаться картина Репина с нищими или бурлаками, войдя в которую Афанасий прячется среди себе подобных. Только непонятно, причем здесь он, Носиков, которому это снится?

Но с пером и бумагой можно и по-другому повернуть дело. Вот идет Афанасий по мосту через канал Грибоедова, и тут ему встреча. Жена его, например, – бывшая, но которая все-таки помнит, или друг, или любимый начальник. И судьба поворачивается, как колесо, обратно. И вот борода Афанасия причесана и подстрижена, и сидит он за столом в доме, с женой и друзьями, ест, пьет «Каберне» со «Столичной» – возлюбленный за годы странствий коктейль. Ест, пьет и вдруг видит на стене картину Репина, на которой он когда-то был изображен в виде бурлака или нищего на обочине, и задумывается…

А можно и так. В запасниках музея хранится картина Репина, на которой Афанасий изображен в виде восьмого бурлака в ватаге или нищего в девятом ряду на паперти. И вот в ночь полнолуния, в эту ночь роковую, там собираются работники музея – сторожа, вахтеры, сантехники. Они пьют молдавское «Каберне» смешивая его со «Столичной», и один сторож, поднимая руку для тоста, теряет равновесие и плещет этой смесью на нарисованного Афанасия. Тот оживает и сходит с картины…

А если с этого сюжета да повернуть на первый? И сидит Афанасий за столом, тут рядом вновь обретенная жена, теща, дети малые. Он сидит, ест, пьет и вдруг видит на стене картину Репина – репродукцию, разумеется, картины, – с которой когда-то сошел. Он задумывается, потом, дождавшись, когда взрослые выйдут, лохматит пятерней бороду и со спокойным взглядом входит в картину, занимая в ней свое место то ли второго бурлака, то ли восьмого в ватаге. И несытый кредитор, вдруг появляясь из ниоткуда, напрасно шарит взглядом по комнате. В ней нет никого – в смысле, кого ему нужно. Только дети малые плачут: «Папа! Папа!» Но папа их уже не слышит.