– Боевые – выплачиваются отдельно. По пять ногат за сражение. За увечье – гривну киевскую, ну, а если не повезёт, то гривну отдадут семье или родичам.

В строю начался гул, люди стали обсуждать предложение. Настал важный момент. Конечно, заниматься торговлей или ремеслом было гораздо выгоднее, нежели разбойничать, да и ганзейских купцов запрещалось грабить; свои, новгородские, могли наказать. Вот только не у каждого к торговле способности. До этого ушкуйники нанимались за долю в добыче, и не всегда авантюрные мероприятия приносили доход. Бывало, ходоков за зипунами более не видели, чаще возвращались с жалкими трофеями, и лишь единицы могли позвенеть серебром в кошелях перед своими соседями после удачного похода. Однако было одно но. В таких вылазках даже единичное сражение являлось редкостью, а тут месяца не прошло, как дважды приходилось рисковать жизнью.

– Тихо! Это не всё. С каждым будет заключён договор, сиречь контракт. – Ильич достал из сумки лист бумаги, где был написан простенький договор о найме.

Люди замолкли. Все знали, что такое договор, но что такое контракт – не знал никто. В наёмники шли в основном те, кого дома ничто не держало. И кроме как, обращаться с оружием, они ничего не умели. Подобные ватажки слонялись по Европе в поисках войн и конфликтов, зачастую сражаясь против вчерашних нанимателей чуть ли не на следующий день. В северной Руси дело обстояло немного иначе. Почти все повольники имели дома и семьи, а походы расценивали как подработку.

– И на какой срок договор? – раздалось из толпы.

– На год. Кто захочет, сможет продлить. – Пахом выложил перед собой увесистый кошель. Аванс, так сказать.

– А делать что? Свеев бить? – Сеня уже всё решил для себя, просто любопытно было.

– Что прикажут, то и делать. Тут всё написано. Но раз задан вопрос, отвечу. Для начала отправляемся в Ладогу. Кто-то останется на судне, а кто-то пойдёт в Смоленск, будет караван сопровождать с инструментами, чтобы смерды хлеба больше выращивали. Жрать поди, все любят? – Ильич улыбнулся. – Ой, чуть не забыл, премии ещё будут, но это по усмотрению воеводы.

– А добыча? Я вот, к примеру, сапоги с немца снял, мне – как раз, а Филин ложку с янтарём нашёл. С этим как быть?

– Всё награб… тьфу, всё найденное, особенно случайно, направляется в казну войска, то есть в общий котёл. Яков, ты вроде раньше приказчиком у Григория Фёдоровича, царство ему небесное, был? Так вот, всё, что нашли – отдавать Якову, он будет казначеем. Половина вырученных кун от продажи трофеев пойдёт на выплату премий, вторая половина отойдёт мне. А если Яков заметит, что утаил кто-то… тогда не обижайтесь.

Все вопросы были утрясены, отряд Бренко, конечно, нельзя было сравнить с профессионалами-дружинниками, но теперь, можно было не опасаться, что повольники перебегут к другому атаману, прельстившись на очередной поход за наживой. Синица в руке, она пожирнее будет, чем журавль в небе.

Флотилия из набойной ладьи, кнорра-переростка и одной шнеки направилась в сторону Ладоги. Теперь у Пахома Ильича в общей сложности было четыре судна, почти сотня людей и огромное желание сделать свою Родину процветающей державой. Оставалось изменить свой статус: из удачливого купца превратиться в боярина.

* * *

Мы сидели в кабинете, рассматривая карту Руси. Большая часть разделённой на княжества огромной территории лежала в руинах. Безумство удельных князьков разоряло землю похуже нашествия кочевников.

– Каждый желает жить в своём доме за забором, и чем длиннее стена, тем лучше. Не понимают они, Лексей, что можно один на всех забор иметь.

Ильич иногда погружался в размышления, из коих выходило, что все знают, как должно быть, но никто не хочет ничего делать. Что я мог ему ответить, если в моём мире некогда построенный кровью и потом многих поколений забор Российской империи вновь поделили, разорвали на куски и думают, что так будет лучше. Может, это закономерный ход истории, когда империи рушатся, подобно вековым дубам, давая солнце молодой поросли? Но тогда и земля не должна быть единым шаром, а мелкими осколками? Нет, планеты только монолитны. А значит, высшая ступень, то, к чему надо стремиться – в единстве.

– Пахом Ильич, ты знаешь, как сбивается масло? Сначала образуется маленький кусочек, затем он увеличивается, вбирая в себя весь жир, и наконец, от сметаны остаётся только само масло и пахта. Также и Русь, сейчас сбивает масло. Предки создали из молока сметану, дети должны завершить начатое. – Я обвёл рукой границы, некогда принадлежащие моей Родине.

В четвёртом часу пополудни, ровно на шестой день после Невской битвы, к терему Пахома Ильича прибыли бояре: Сбыслав Якунович и Гаврила Алексич. Раненого Мешу не отпустила жена – когда тот принялся одеваться, наорала на посыльного, что мужа и так раз в полгода видит, когда на носилках приносят. Вместо него на телеге приехал Микула, привезя с собой Гюнтера. Ильич встретил бояр, проводил в кабинет и предложил немного обождать, пока будет разбираться с доверенным лицом Меши, пообещав представить уважаемым гостям своего друга из Мурманска.

– Хозяин просил кланяться, раны слишком тяжелы, только лежать и может. – Микула улыбнулся, поклонился и стал ждать, что ответит Пахом Ильич.

– Передай, что свейское серебро очень способствует заживлению ран. Ваня, Ефрем, несите ларец, что слева стоит.

Пока перетаскивали сундучок, Ильич обратил свой взор на телегу, из которой торчали босые ноги с колодкой. Недоумевая, он вопросительно посмотрел на посланца.

– Тут ещё одно дело, Пахом Ильич. Прослышал я, что на реке полон изрядный был захвачен, из свеев, что грамотку везли. Там дружок мой, Снорька. Я его на ладье видел, когда мы лагерем стояли. Может, сменяемся? Моего немца на Снорьку, а?

Микула подошёл к телеге, тычком в бок заставил пленника встать и подвёл его к Ильичу.

– Кто таков? – спросил Пахом, обращаясь не то к немцу, не то к Микуле.

– Гюнтер Штауфен, – представился пленный.

– Ладно, уважу Мешу. Снорьку своего можешь забрать, он на Готландском дворе, вместе с остальными, только без меня тебе его не отдадут. Вот что, завтра, к полудню приходи туда, смотри, не опоздай. – Ильич подошёл к сундучку, достал ключик, открыл ларец. – Пересчитывай, потом мне скажешь, сколько насчитал.

Нюрка, втихаря высматривала нового пленника через окошко светлицы. Чем ей приглянулся немец, стоящий в одних портках, было непонятно, но девичье сердце забилось быстрее, а щёки покрылись румянцем.

– Ровно девять десятков. Так я немца тута оставлю? – Микула закрыл сундук, принимая ключик от Пахома.

– Оставляй, Ваня с Ефремом тебя проводят, до завтра. – Ильич подозвал Гюнтера к себе, просто махнув ему рукой, мол, топай, давай. Штауфена заперли в конюшне, оставив ему пару пирогов с вишней.

Стол, накрытый белой скатертью в кабинете, был более чем скромен. В центре стоял похожий на серебро поднос, на котором горкой лежали кусочки пшеничного хлеба с белоснежным сыром и маслиной, нанизанные на короткие обточенные щепки. Возле подноса сиротливо обосновались маленькие тарелочки с нарезанными лимонами, посыпанными сахарным песком. Напротив четырёх мягких кресел гордо возвышались по два бокала: один широкий, в виде кубка, и один пузатый, напоминавший бочонок. Фарфоровые тарелки и крохотная вилочка, по одной на каждого приглашённого. Сбыслав Якунович уже бывал в гостях у Пахома и теперь демонстрировал Гавриле Алексичу прелести мягкой софы, удобство кресел и, самое главное, показал пальцем на потолок, где замерли лопасти вентилятора.