— Он все записывал сюда. Я сама видела. Тайно. Это был большой секрет. Отлично!

Роб расположился на пассажирском сиденье.

— Но как она попала в вашу машину?

Не успев закончить вопрос, он почувствовал себя ужасно глупо. Ответ был очевиден. Записная книжка, скорее всего, выпала из кармана Франца, когда Кристина везла его в больницу. Или же Франц, понимая, что умирает, истекает кровью на заднем сиденье, вынул ее из кармана и оставил здесь. Намеренно. Зная, что Кристина ее найдет.

Латрелл помотал головой. Этак он, чего доброго, вольется в ряды помешавшихся на теории заговоров. Нужно взять себя в руки. Журналист с такой силой захлопнул дверцу, что машина сотряслась.

— Ого! — сказал Кристина.

— Простите.

— Что-то упало.

— Что?

— Когда вы хлопнули дверцей. Что-то выпало из блокнота.

Кристина наклонилась и принялась впотьмах шарить по полу машины возле сиденья и между педалями. Наконец выпрямилась, держа что-то в руках.

Это был пучок сухой травы. Роб удивленно уставился на него.

— Помилуйте, зачем было Францу ее хранить?

Археолог тоже рассматривала траву. Очень пристально.

Обратно в город Кристина ехала быстрее, чем обычно. На въезде в Шанлыурфу, там, где неопрятная пригородная полоса пустыни сменялась первыми кварталами серых бетонных домов, они увидели жалкое подобие придорожного кафе с белыми пластиковыми столиками, за которыми с пристыженным видом пили пиво водители грузовиков.

— Пива? — предложил Роб.

Кристина скосила глаза на столики.

— Хорошая мысль.

Она приняла вправо и остановила машину. Когда шла к столику, все водители пялились на нее.

Стоял теплый вечер; вокруг гирлянды голых лампочек, подвешенной перед кафе, роились насекомые. Роб заказал два пива «Эфес». Невольные конспирологи говорили о Гёбекли. То и дело на дороге вспыхивали фары, с грохотом проезжали тяжелые фуры, направляясь в Дамаск, или Эр-Рияд, или Бейрут. Шум заглушал негромкие голоса, а лампочки в гирлянде раскачивались и подпрыгивали от сотрясения почвы. Кристина сосредоточенно, но быстро, почти лихорадочно листала страницы записной книжки. Роб прихлебывал теплое пиво из грубого стакана, предоставив спутнице заниматься делом.

А она листала книжку то с начала, то с конца. И выглядела при этом расстроенной. В конце концов бросила записную книжку на столик и вздохнула.

— Не знаю… Неразбериха какая-то.

Роб поставил на стол стакан.

— В смысле?

— Полнейший беспорядок, — раздраженно сказала она. — А это очень странно. Франц терпеть не мог беспорядка. Напротив, он был аккуратнейшим человеком. «Тевтонская организованность», так он это называл. Очень точным был, скрупулезным. Всегда и во всем.

Ее карие глаза на мгновение затуманились. Она решительно взяла стакан, сделала большой глоток и предложила:

— Да вы сами взгляните.

Роб пробежал глазами несколько страниц.

— По-моему, все в порядке.

— Дальше, — предложила Кристина. — Вначале — да, все нормально. Схемы раскопок. Характеристики микролитов. Ну а потом… Видите?

Латрелл послушно листал страницы, пока Кристина не остановила его.

— Смотрите, начиная отсюда все меняется. Буквы превращаются в каракули. Рисунки — какая-то мазня… хаос. И вот еще. Что значат эти цифры?

Роб пригляделся. Почти все записи были сделаны по-немецки. Почерк, поначалу очень четкий, действительно к концу превратился в почти неразборчивые каракули. На последней странице множество чисел. Затем шла строчка, в которой поминалась какая-то Орра Келлер. Роб вспомнил, что в Англии был знаком с девушкой по имени Орра, еврейкой. Он спросил Кристину, та лишь пожала плечами. Он спросил о числах. Она вновь пожала плечами — еще выразительнее. Роб обратил внимание на небрежную зарисовку — поле и какие-то деревья.

Он вернул записную книжку Кристине.

— Что тут написано? Я плохо знаю немецкий.

— Ну… трудно что-либо понять. — Она вновь открыла книжку ближе к концу. — Вот здесь он пишет о пшенице и о реке, разделяющейся на несколько других рек.

— Вот.

— О пшенице? Но почему?

— Бог знает. А это, я думаю, не просто рисунок, а карта. С горами. Написано «горы» и стоит вопросительный знак. И реки. А может, дороги. Нет, право слово, ничего не понять.

Роб допил пиво и жестом попросил хозяина принести еще два стакана. Очередной грузовик с громадным серебристым прицепом ревя промчался в сторону Дамаска. Над Шанлыурфой висело грязноватое оранжево-черное небо.

— А что с травой?

Кристина кивнула.

— Да, это еще непонятнее. Зачем было ее хранить?

— Вам не кажется, что он боялся? И поэтому записи такие… запутанные.

— Возможно. Помните Пульса Динуру?

Латрелл поежился.

— Такое трудно забыть. Думаете, он знал о заклинании?

Кристина достала упавшую в пиво мошку и перевела твердый взгляд на Роба.

— Думаю, знал. Он не мог не услышать пения под своим окном. А в месопотамских религиях он разбирался очень хорошо. И в демонах, и в проклятиях. Была у него и такая специальность, среди прочих.

— Выходит, он понимал, что ему грозит опасность?

— Вероятно. И этим можно объяснить хаотическое состояние записей. Самым обычным страхом. И все же… — Она приподняла книжку на ладони, как бы взвешивая. — Труд всей его жизни…

Роб явственно чувствовал боль в ее словах. Кристина положила записную книжку на стол.

— Здесь ужасно. Хоть и пиво подают. Может, уедем?

— С удовольствием.

Бросив на блюдце несколько монет, они вернулись в машину.

— Не уверена, что дело в одном только страхе. Не сходится что-то, — спустя некоторое время заговорила Кристина и, вывернув руль, обогнала велосипедиста, пожилого мужчину в арабском одеянии.

Перед ним прямо на руле сидел маленький, дочерна загорелый мальчик. Увидев белую западную женщину, турок широко улыбнулся и помахал лендроверу.

Роб заметил, что Кристина ехала боковыми улицами, а не по обычному маршруту, ведущему прямо в центр города.

— Франц был очень упорным и солидным человеком, — сказала Кристина после продолжительной паузы. — Не верю, что проклятие могло настолько вывести его из равновесия.

— Тогда в чем дело? — спросил Роб.

Они оказались в новой части города, выглядевшей почти по-европейски. Аккуратные жилые кварталы. По вечерним улицам гуляли женщины; далеко не все носили платки на головах. Роб заметил ярко освещенный супермаркет с рекламой сыра не только на турецком, но и на немецком языке. Рядом находилось интернет-кафе, где на фоне мерцающих экранов вырисовывались темные силуэты посетителей.