Отвечая на вопрос, насколько именно «далеко» все зашло на вечере только для женщин, другая гостья, Диана Фиорелли, приехавшая на вечеринку из самого Род-Айленда, сообщила, что «с самого начала была обеспокоена, чем все закончится, и беспокойство оказалось ненапрасным».

Сообщить подробности миссис Фиорелли отказалась. В то же время господин Самнер поделился информацией, крайне полезной в контексте случившегося. По его словам, миссис Кент не так давно начала посещать собрания в рамках движения за эмансипацию женщин в Вашингтоне.

Сьюзан Силвер, бывшая одноклассница Вивиан, которая также посещала эти собрания, обнажила всю воинственную суть этих эмансипе, заявив: «Наши собрания радикальны, только если считать, что равные права для женщин – радикальная идея. Только если считать, что женщины должны сидеть дома, прислуживать мужьям и миленько выглядеть. Они радикальны, только если вы боитесь женщин, которые не скрывают своих интеллектуальных способностей».

По словам доктора Мэттью Пиклз, врача-психиатра лечебницы «Хорайзон» в Лос-Анджелесе, не занимавшегося лечением супруги сенатора Кента, женскую агрессию, нередкую для подобных сборищ, не следует путать с синдромом женской озлобленности, который он изучает более 35 лет. При этом он признаёт, что данные состояния могут накладываться друг на друга. Он также добавил: «Все эти группы роста самосознания – известное пристанище для женщин, стремящихся к альтернативному образу жизни».

Вивиан Кент и Сьюзан Силвер учились вместе в колледже Уэллсли, расположенном в штате Массачусетс. Они окончили колледж с отличием; из них двоих только Вивиан состоит в браке, обе женщины бездетны.

У Вивиан нет родственников кроме сенатора Кента. Представители клиники «Фэйнрайт», на лечении в которой бывали такие знаменитости, как поэт Ивлин Джордж и музыкант Сид Хили, отказались от комментариев. Отвечая на вопрос, когда Виви-ан вернется в Вашингтон, господин Самнер сказал: «Прогноз дать сложно».

Эсфирь снова смотрит в зеркало. Когтистые лапы все еще на месте, и груди-кумкваты, и перекошенное лицо. Прежними остались только роскошные черные волосы, сейчас они выглядят не к месту, как цветок, выросший на камне. Она потеряла кожаную полоску, которой стянула волосы перед выходом к царю. Словно в другой жизни было. Эсфирь завязывает волосы в узел.

– Что ты наделала?!

Царь в ужасе закрыл лицо руками и теперь смотрит на нее из-под пальцев. Эсфирь пожимает плечами, как бы говоря: «Сам видишь». Ее тело изменилось не только внешне. Будто смола, которая встречается в песках у реки, в ней бурлит сила. Толика превосходства. Она думает о своем дяде. Он не умнее тети. Просто почему-то он главный. Эсфирь поднимает бутылку вина, которая валяется у ее огромных ног. Такая маленькая и легкая в окрепших руках. Эсфирь могла бы швырнуть ее очень далеко. Накатывают трепет, восторг и изумление – что же она сделала (и прямо сейчас делает!).

– Умоляю. – Царь начинает хныкать. – Что тебе нужно?

Эсфирь кладет мощные руки на огромные бедра.

– Отпусти меня.

Будь она героиней, добавила бы: «И мой народ, защити их. Останови чистку».

Но Эсфирь не до героизма. Она рвется на свободу и слишком отчаялась, чтобы вести себя самоотверженно и просить о большем. Думая о «своем народе», она вспоминает Ица, Надава и тетю – тех, кого хочет увидеть сильнее всего. Да и сможет ли она превратиться в себя прежнюю? Она решает пойти в шатер Гадоль за помощью, когда вернется. Но сначала ее должны отпустить.

Дверь, к которой прижался царь, открывается, толкая его. Входит мужчина с подносом. Он принес бутылку вина. И это не евнух. На его крупном теле – богатые одежды, на лице – равнодушие человека, который не желает казаться потрясенным. Эсфирь вспоминает, что он стоял среди других мужчин на подиуме. Вошедший ставит поднос одним элегантным движением и поворачивается к ней. Он совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, буравит Эсфирь пронзительным взглядом. Ей становится страшно. Похоже, этого мужчину боится сам царь: он вскочил с пола, вытер лицо, поправил одежды.

Эсфирь сжимает бутылку, придает голосу звериную мощь и говорит:

– Отпусти меня.

Мужчина прищуривается. Ростом он выше Эсфири даже в ее великанском обличье. Губы кривятся в усмешке, которую можно назвать (и будут называть) только злобной. Он спокойно произносит:

– Царь выбрал прекрасную деву.

– Ее больше нет.

Мужчина подходит к царю и шепчет тому на ухо; рот дергается, как у крысы, слова неразличимы, но в них сквозит яд. Царь вздыхает так глубоко, что Эсфирь видит, как натягивается ткань накидки. О чем же тот говорит царю? Внутренний голос предостерегает – она стоит слишком близко. Еще один голос, более убедительный, возражает, что нельзя показывать страх. У царя мягкий характер, он на нее не набросится. И Эсфирь права: в тот же миг на нее бросается высокий, прижимает к полу и раздвигает коленом ноги так сильно, что Эсфирь чувствует, как раскрывается плоть. Он хватает ее за руки, и Эсфирь слышит собственный крик; бутылка вина выскальзывает из пальцев. Он намного сильнее, чем она думала, даже в нынешнем измененном состоянии требуются все силы, чтобы вырваться и уложить его на спину, но он тут же отпихивает ее и снова швыряет на пол. Внезапно Эсфирь понимает, что никогда ни с кем не дралась. Страх пронзает ее, проникает под кожу. Прямо над ней – полные ненависти глаза. Высокий дергает Эсфирь за руки, поднимает их наверх, прижимает к полу запястья. Вот сейчас, думает Эсфирь, он меня этой бутылкой изнасилует. Потом перережет горло и подожжет тело. Найдет, где спрятать. Ей вспоминается голос матери, как она говорила, что делать, если в горах встретится дикий кабан. «Притворись мертвой или беги». Однако Эсфирь в ловушке и не может ни того ни другого. Мама!

Мужчина не берется за бутылку, а свободной рукой вцепляется ей в лицо и начинает царапать. Эсфирь изо всех сил вертит головой, но ногти впиваются снова и снова. Царапают и грудь, раздирая кожу. Эсфирь чувствует запах крови.

– Это не соскребешь! – кричит она.

– Еще как соскребешь! – хрипит он в ответ.

Издевка придает Эсфири сил – она пинает мужчину и поднимается на колени. Думает: «Он сдастся. Я ужасна, отвратительна». Но, вставая, видит, как уменьшаются ее руки. Так вот что он имел в виду.

– Работает, – говорит он царю и снова сбивает Эсфирь с ног, пока та не успела перевести дух.

Ее тело снова начинает меняться. И не из-за царапин, а от страха. И вот уже она превращается обратно в саму себя, ныряет в прежний водоворот, в котором больше нет мощи, лишь тихое кружение, ни холода, ни жара, до боли знакомая территория. Эсфирь начинает рыдать, на глазах у обоих мужчин становясь той же девушкой, что и раньше. У царя по-прежнему ошеломленный вид. А высокий (позже она узнает, что это главный царский советник) наклоняется, садится на нее сверху и сжимает голову Эсфири руками.

– Ты не посмеешь унижать царя, – шипит он, орошая ее лицо плевками.