постоянно забываешь, что я – это ты, и то, что я говорю тебе сейчас, – это твои выводы и твои заключения. Просто в такой форме тебе легче воспринимать окружающую действительность и не сойти с ума.

– Хорошо, хорошо… – я отмахнулась. – Что же такое я заметила? В чём разница?

– А вот в чём, и это только начало: Дайк видит в темноте, как кошка; Карелл может идти по следу не хуже ищейки, а у Граса, этого здорового гоблина, очень тонкий слух. Именно он услышал стон из ямы, когда ты там истекала кровью.

Я вытаращила глаза.

– И, кстати… – мой собеседник ехидно оскалился, – это же Грас подслушивал, что тебе шептал по ночам Карелл, и докладывал остальным.

– Ах вот оно что! Вот тебе и молчун! А я-то решила, что он меня, вообще, в упор не видит! – Я расхохоталась. – Кто бы мог подумать! Ещё и сплетник!

Немного поостыв, я спросила:

– Значит, он тоже меня спас, да?

– Да.

– Ну и ему спасибо, – я вздохнула. – Теперь добрым словом буду не только Дайка вспоминать. Но поехали дальше. Чем ещё я отличаюсь от жителей Окатана?

– Зубами, – последовал ответ.

– А поконкретнее?

– Ты обратила внимание, какие у них, и притом у всех, красивые, ровные и белые зубы?

– Верно, красивые…

Тут я надолго задумалась. На зубы я действительно обращала внимание. И казалось очень странным, что при таком количестве шрамов и увечий на телах лесных разбойников и их роде занятий, зубов должно быть меньше и выглядеть они должны совсем не по-голливудски.

– Согласна с тобой… – протянула я. – Что ещё?

– Ещё родовая метка.

– А это что ещё такое?

– Помнишь, у Карелла на плече как бы след от браслета?

– Так это не отпечаток?

– Нет.

Тут я совсем затормозила:

– Так что же это?

– Это и есть родовая метка. У Атамана на плече, у Дайка чуть выше левого локтя, а у Граса вокруг шеи, у самого основания. У мелкого Олли вокруг правого голеностопа, а у лысого Лакрана тоже где-то на ноге, потому что ни на руках, ни на шее не было.

– А может, у Плешивого тоже не было? Ты же, вернее я… то есть мы, так будет правильней сказать, толком не видели?

– Хочешь знать, почему я пришёл к такому выводу?

– Хочу!

– Лакр как-то говорил Атаману, когда ты сидела у камней и рисовала, почти не слушая их, что ты навлечёшь на них беду, что ты шпионка ангалинов и искусно притворяешься, чтобы узнать, где золото. Когда Карелл спросил, почему он так решил, Плешивый ответил, что раз у тебя нет родовой метки, значит, ты «превращённая», а не обычная женщина. И на самом деле ты ящерица, а не человек, так как не бывает, чтобы на человеке не было метки. А древние легенды говорят, что только ангалины знают тайну «превращения». Также твой странный запах, который так понравился Атаману, очень подозрителен. Карелл сначала рассмеялся и сказал, что это всё небылицы и полный бред, а также что «превращения» чушь, в которую могут верить только идиоты, но потом он задумался. Этих доводов достаточно?

Я молчала.

– Из этого понятно, что и у Лакрана есть родовая метка?

– Понятно. Спасибо, что рассказал… Я почему-то совсем этот разговор упустила, хотя и слышала, – разговаривать дальше уже не хотелось. – Давай закончим на сегодня, хорошо? Что-то я устала… Много новой и странной информации.

– Конечно, дорогая, отдыхай, – и щелчком пальцев выключил в библиотеке свет.

Глава 3

Открыла глаза я уже глубокой ночью. Сквозь листву поблёскивало сверкающее ночное небо. Я приподнялась, достала флягу и сделала несколько глотков: воды оставалось совсем мало. «Надо будет родник поискать, Дайк говорил их тут много…» – я заткнула пробку и легла. Мысли вернулись к рассказу Мозгового.

«Вот же Лакр гад, а?! Правильно я его Плешивым окрестила, сразу мне не понравился: жуткий, скользкий тип. Если бы не Дайк с Атаманом, то он бы меня, покалеченную, сначала изнасиловал, а потом прирезал без всяких сожалений. Вот почему мой Нянь так беспокоился и вот почему в то утро, когда я проснулась первой, Карелл, заметив, что я рассматриваю его метку, так злобно глянул, что я до вечера не могла успокоиться, не понимая, чем умудрилась его разозлить. А причина-то вот в чём: этот лысый насочинял про меня каких-то баек и ввёл главарю в уши. Скотина! Сволочь! Какие ангалины?! Какие превращения?! Я и про золото только перед побегом узнала. Хотя про ангалинов Дайк упоминал, интересно, кто они такие? Я – ящерица! Полный бред! Да… вовремя, вовремя я смылась, – стало смешно. – Действительно, смылась! – Я вспомнила спуск будто по трубе и потоки воды. – Точно, унесло, как в канализацию!» – Я захихикала.

– А кто-то отдыхать собирался, – сказал укоризненный голос.

– Всё-всё-всё. Уже сплю.

Весь следующий день прошёл в длительном переходе. С самого утра я обнаружила ягоды, которые часто собирал Дайк. Вот радости было! Я объела почти весь куст и взяла немного с собой, завернув в большие листья. Вяленое мясо, конечно, хорошо, но запас не бесконечен и мешок уже стал значительно легче, хоть я и старалась экономить.

Вода нашлась к полудню, для этого даже не пришлось ничего специально делать. Просто обходя большие заросли, я спустилась в овражек и чуть не наступила в маленький ручеёк. Наполнив флягу и натерев всё что можно соком голубеньких цветочков, которых в овраге было очень много, я продолжила путь на юг. А ещё через сутки вышла к реке.

С моей стороны берега были довольно обрывистые, а вот с противоположной более пологие, но поросшие густой и высокой растительностью. «Ладно, пойду вниз по течению. Поищу, где удобнее переплыть, может, и найдётся место поуже», – решила я. Но, не пройдя и нескольких шагов, послышался шорох, потом какие-то звуки, как всхлипывания, а потом… Детский голос сказал:

– Тама!

Я резко обернулась. Среди высокой травы стоял ребёнок, годика два, не больше. Пухлые ручки и ножки, чумазое личико с грязными разводами, тёмные почти чёрные волосики, торчащие в разные стороны с висящими травинками и другим мусором, и огромные пуговицы влажных карих глазюк.

– Тама! – малыш повторил и протянул ко мне ручонки.

Упав на колени, я схватила ребёнка в охапку:

– Маленький… Как же ты тут оказался?! Где твои родители? – приговаривала я, прижимая его к себе и поглаживая по спинке. – Ах ты ж, мой хороший! – не переставая, я тискала его, а малыш, вцепившись мне в волосы малюсенькими пальчиками, захлюпал носом и заревел.

– Тихо, тихо, маленький, тихо… не плачь. Я с тобой,