– Вы врач, – сказал Майк голосом, который впервые за все это время звучал, как его собственный. – Что со мной?

– Ты упал, повредил лодыжку, а перед этим еще и долго ходил по солнцу. Зато сегодня тебе явно лучше.

– И долго я тут лежу?

– Пять или шесть дней – с тех пор, как тебя принесли с Висячей скалы.

– С Висячей скалы? Что я там делал?

– Поговорим об этом позже, – ушел от ответа доктор Маккензи. – Беспокоиться не о чем, мой мальчик. От беспокойства больному только хуже. А теперь давай-ка осмотрим твою лодыжку.

Пока ему перевязывали ногу, Майк спросил, не упал ли он с пони, а затем снова уснул.

Когда на следующее утро медсестра принесла завтрак, юноша уже сидел в постели и громким голосом требовал позвать Альберта.

– Боже, как мы быстро поправляемся! Пейте чай, а то остынет.

– Я хочу поговорить с Альбертом Кранделлом.

– Вы имеете в виду извозчика? Он каждое утро заглядывает и спрашивает про вас. Вот это преданность!

– Во сколько он приходит?

– После завтрака. К вам пока еще нельзя пускать посетителей, мистер Фитцхуберт. Доктор Маккензи запретил.

– Плевать мне на его запреты! Я настаиваю на встрече с Альбертом, и если вы его не позовете, я вылезу из постели и сам отправлюсь в конюшню.

– Тише, хватит вам, – отозвалась медсестра с профессиональной улыбкой, подходящей для рекламы зубной пасты. – Если вы будете так переживать, мне достанется. – Она увидела в странно блестящих глазах невероятно красивого юноши нечто такое, что заставило ее добавить: – Доедайте завтрак, и я позову вашего дядю.

Полковник Фитцхуберт, вызванный к постели племянника, вошел в комнату на цыпочках с полным скорби лицом, но тут же обрадовался, увидев, что больной уже сидит, а его щеки приобрели румяный оттенок.

– Прекрасно! Уже почти похож на самого себя, правда, сестра? Итак, что это я слышал о твоем требовании посетителей?

– Мне нужен Альберт. Только Альберт. – Майк снова откинулся на подушки.

– Похоже, мы переутомились, – вставила медсестра. – Если пациент заговорит с этим извозчиком, у него наверняка поднимется температура, и доктор Маккензи устроит мне взбучку.

«Она не только дурна собой, но к тому же еще и глупая», – подумал полковник.

– Не волнуйся, Майк, я скажу Кранделлу, чтобы заглянул к тебе минут на десять. Если что, пусть доктор винит во всем меня, сестра.

Наконец-то рядом с Майком появился Альберт, пахнущий сигаретами «Капстан» и свежескошенным сеном. Он неуверенно устроился на стуле рядом с кроватью. Альберт никогда не выступал в роли официального посетителя каких-либо больных и растерялся, не зная, о чем заговорить с парнем, накрытым под самый подбородок плотной простыней.

– Твоя чертова сиделка пустилась наутек, как только я подошел. – Лучшей фразы для начала беседы и не придумаешь. Майк даже слегка улыбнулся. Между ними разливалось дружеское тепло.

– Рад за тебя.

– Можно я закурю?

– Давай. Все равно тебе не разрешат остаться тут надолго. – Воцарилось привычное для обоих молчание, создававшее ощущение уюта. – Слушай, мне столько всего надо выяснить, – продолжил Майк. – До прошлой ночи в голове была такая каша, что я не мог толком размышлять. Зашла тетя и начала обсуждать что-то с сиделкой – кажется, они думали, что я сплю. И все вдруг прояснилось. Видимо, я пошел к Висячей скале один, не сообщив об этом никому, кроме тебя. Так?

– Так. Ты искал этих девчонок… Спокойно, Майк, ты еще не совсем поправился.

– Я нашел одну из них. Верно?

– Да, – снова подтвердил Альберт, – нашел. И теперь она тут, в домике садовника, жива-здорова!

– Какая именно? – спросил Майкл едва слышно. Он не переставал думать о лице девушки, которое оставалось миловидным, даже когда ее несли на носилках.

– Ирма Леопольд. Темноволосая, кудрявая.

В комнате стало так тихо, что Альберт мог различить тяжелое дыхание Майка, лежавшего лицом к стене.

– В общем, тебе нечего переживать. Главное, поправляйся… Черт возьми! Потерял сознание! И где эта чертова медсестра…

Десять минут истекли, и сиделка появилась у кровати с бутылочкой и ложкой. Альберт выскользнул из комнаты через стеклянные двери и с тяжелым сердцем направился к конюшне.

«ПРОПАВШАЯ НАСЛЕДНИЦА ОБНАРУЖЕНА НА СКАЛЕ». Таинственная история об ученицах колледжа, приправленная дичайшими домыслами как публики в целом, так и отдельных личностей, снова попала на первые полосы. Спасенная девушка по-прежнему оставалась в Лейк-Вью и все еще была без сознания, а достопочтенный Майкл Фитцхуберт чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы ответить на вопросы полиции. Это лишь добавило жару в пламя ужасающих слухов. Для возобновления поисков в подходящих и неподходящих местах были вызваны дополнительные сотрудники из Мельбурна, собаки и следопыт, что подарило отдаленную надежду на разгадку тайны – что же случилось с остальными тремя пропавшими? Сточные и дренажные трубы, полые бревна, небольшие водоемы и даже заброшенный свинарник, где в прошлое воскресенье кто-то видел мерцающий свет, – осмотрели все. Перепуганный школьник клялся, что видел тело на дне старой шахты в Черном лесу; и действительно, там лежали разложившиеся останки коровы. Время шло, поиски продолжались. Констебль Бамфер, добросовестно корпевший над блокнотами, исписанными вопросами без ответов, порой даже думал: «Лучше бы уж случилось новое убийство».

В колледже Эпплъярд директриса сделала краткое официальное заявление о спасении Ирмы в понедельник утром, сразу после молитвы, за час до начала занятий, дабы оставалось время переварить услышанное. Новость встретили мгновением изумленной тишины, которая сменилась истерическими криками радости и слезами. Нежными объятиями одарили друг друга даже те, кто в обычной жизни до общения не снисходили. На лестнице, где строго-настрого запрещалось слоняться без дела, Мадемуазель увидела обнимающихся и плачущих Бланш и Розамунд. «Alors, mes enfants[14], не надо слез», – сказала она им и почувствовала, как на ее глаза тоже выступает давно скопившаяся влага. На кухне кухарка вместе с Минни отмечала радостное известие бокалом стаута, а по другую сторону двери, обитой сукном, Дора Ламли дергала свой дешевый кружевной воротник с такой силой, словно это ее саму спасли с Висячей скалы. Ликование Тома и мистера Уайтхэда, беседовавших в сарайчике, вскоре перешло на обсуждение убийств вообще и Джека Потрошителя в частности, после чего садовник мрачно заметил, что ему пора возвращаться к работе. К середине дня всеобщий восторг неизбежно распространился на все происходящее. Дневные занятия превратились в перешептывания и бормотания.

В учительской о спасении Ирмы почти не упоминали. Будто по всеобщему согласию, тонкая вуаль притворства, скрывающая страшную реальность, оставалась нетронутой, и только директриса позволила себе невозмутимо обдумать новый поворот событий, когда пошла в свой кабинет и закрыла двери. С обнаружением лишь одной из четырех пропавших ситуация для колледжа только ухудшилась.