– Ну и чем ты собираешься кормить Хидэо?

– Отец, – сказал я. – Мама…

– Что?

– Ладно, попейте пока пиво. Сейчас мигом что-нибудь придумаю.

– У меня есть к вам один разговор.

– Разговор?

– Что за разговор?

– Ничего, если я прямо сейчас?

– Ничего хорошего. Выкладывай. Я сел прямо и низко поклонился.

– Ты чего? – сказала мать.

– Брось кривляться. – Отец присел опять.

– Мы больше с вами не увидимся.

– Почему?

– Что случилось? – печально вскрикнули они в один голос, словно услышали что-то нелепое и несправедливое. Выходит, они не знают ничего о моем истощении.

– Мне очень приятно у вас бывать. И вы даже представить себе не можете, как я рад нашей встрече. Я хотел бы вас навещать, пусть даже и умру…

– Умрешь?

– С какой стати, сынок?

И я рассказал родителям о предостережениях продюсера и Мамии, о том, как накануне увидел в зеркале свой истинный, до ужаса истощенный облик.

Умолчал я только об отношениях с Кей. Кое-что я вынужден был приукрасить, но так было даже лучше. Родители тут ни при чем, однако некие силы потустороннего мира воздадут по заслугам тому, кто пытается меня с ними разлучить. Я не был уверен, стоило об этом говорить или нет, но у родителей был такой вид, словно их обманули.

Закончив рассказ, я еще раз поклонился им, едва не касаясь лбом пола.

Родители молчали.

На подушке валялись разбросанные карты.

Я не мог поднять на родителей взгляд. Опять возникло предчувствие: взгляну я на них, а передо мною – жуткие монстры. Я вздрогнул.

– Вот как… – тихо произнес отец.

– Да уж… – Голос матери сделался грустным. – Я так и знала, что долго это не продлится.

Но даже теперь мне хотелось исчезнуть, не поднимая головы.

– Делать нечего, – сказал отец.

– Да. Недолго это длилось, но ты даже не представляешь, как мы счастливы: столько теперь будет воспоминаний…

– Ну что, пошли?

– Куда? – Я невольно взглянул на отца.

– Куда-куда… Есть сукияки. В такую жару да в прохладе… вот поедим-то.

– Что, серьезно?

– Разумеется, серьезно, – заплакала мать. – Ведь расстаемся. Куда уж серьезней.

В вечерних сумерках мы втроем шли к воротам Каминаримон. На перекрестке Международной улицы был ресторан. У входа на маленьком вертеле жарили печень угря.

– Может, съедим по одной? – остановился отец.

И тут я понял, что от самого дома мы шли молча.

– Хорошая мысль, – оживился я. – Три штуки, пожалуйста.

– Перед сукияки? – возмущенно сказала мать. В ее голосе по-прежнему слышались слезы.

– Чего скупиться? Вон ему нужно отъедаться. Неужто неясно?

– Это вкусно, мама.

Я передал ей один вертел.

– Спасибо.

На ходу ели мы печень угря. Разговор опять оборвался.

Чтобы как-то разрядить ситуацию, отец остановился опять:

– Кстати…

– Что? – Я попытался сделать лицо повеселее.

– Там пирожки продают. Купи один пакет.

– Хорошо, идите вперед. Я догоню. Вернувшись назад, я купил пакет пирожков, выпеченных в форме божков.[21]

Дожидаясь сдачи, оглянулся – они так и не сдвинулись с места. Ждут. Будто вернулся в детство – делаю покупку под надзором родителей.

Все верно. После расставания со мной у родителей больше не будет Асакуса. Выходит, и я сегодня с ней прощаюсь. А отец просто хочет прикоснуться к воспоминаниям. Я подбежал к родителям и крикнул:

– Отец, может, тогда и сэмбэй [Сэмбэй (яп.) – тонкое сухое печенье их рисовой муки], что на углу ресторанчика суси.

– Давай.

– Я быстро – подождите, ладно, мам? Однако там все уже распродали.

– Ну почему именно сейчас? – вырвалось у меня. Я побежал обратно. В людском потоке родители смотрелись неказисто.

– Представляете, все продали. – Несмотря на свой возраст, я произнес эту фразу, будто школьник.

– Ничего не поделаешь, – словно опомнившись, буркнул отец.

Мать просто смотрела на меня.

– Тогда пройдем по торговому ряду [Торговый квартал Накамисэ в районе Асакуса – самый старый в Японии торговый квартал, основанный в конце XVII – начале XVIII веков]. Помолимся в храме, потом пойдем ужинать.

– Было бы неплохо, – с досадой в голосе проговорил отец. – Да только ничего не выйдет. Нам туда ходу нет.

– А я хотел помолиться богине Каннон…

Мать всплакнула. Она ссутулилась, и уже ничем не походила на бодрую картежницу.

Я буквально проглотил чуть не сорвавшуюся с языка фразу: «Все, больше никаких, никаких расставаний. Приеду опять, мама…»

– Ну что, пошли? – сказал отец.

– Говоришь, сукияки? Ну так поедим, шиканем.

– Прошу! – встретил нас у входа гулким голосом семидесятилетний старик.

– Нас трое.

– Вас трое. Пожалста.

Подбежал толстоватый и светлолицый метрдотель лет сорока-пятидесяти.

– Добро пожаловать. Будьте любезны, сюда.

Большой зал разделяли несколько низких перегородок, за каждой – столик со встроенной газовой горелкой. Виднелись свободные места. На четырех столах из кастрюль поднимался пар.

«Хорошо, что народу немного», – подумал я. Будь теперь зима, перепившие соседи наверняка бы падали, снося оградки в переполненном зале. Но летом здесь душно даже при работающем кондиционере.

Отец с матерью уселись за столик спиной к стене, я расположился напротив. Заказали пиво и три самых лучших комплекса.

– Позже закажем еще мяса и овощей.

– Заказывайте, не стесняйтесь. А пока – пиво.

На лбу вставшей с колен официантки выступил пот.

– Вряд ли мы закажем что-либо еще, – уныло сказала мать.

– Брось, чего стесняться.

Отец как воды в рот набрал.

– Да мы столько не съедим… – начала было мать.

– Тебя никто и не просит. Вот он после каждой встречи с нами продолжает тощать. По нему, правда, не заметно. Но он устал.

– Я и сама знаю.

– Тогда не мешай человеку набираться сил.