– Я, между прочим, не для себя стараюсь. Я красивая женщина, и хочу ею быть для тебя! – кричала я с «искренней» обидой. – Если тебе жаль для меня денег, я могу и в рубище ходить.

– В рубище?! – фыркнув, Свинтус распахнул двери мини-бара. – Ты – в рубище? Ха-ха! Да мы уже половину ВВП Милана везем с собой.

– Ты смеешься надо мной? – Тут я сочла возможным побледнеть.

– Ну что ты, – испугался он, – я просто так, удивляюсь! Люля, но почему мы не можем поужинать хотя бы в гостинице? У меня ноги болят! Давай останемся?

– Я не голодна. Мне нужно побыть одной, – прошептала я.

– Ну, конечно! Побыть одной! – крикнул он в ярости.

И тут я, собственно, его и покинула, пока он не успел схватить и удержать меня силой. Он остался в номере, и уже через десять минут сидел в баре и пил виски, а я гуляла по городу и улыбалась. Италия была прекрасна. Из окон были слышны обрывки чьих-то разговоров, громкие восклицания и радостный смех. Где-то громко пели хором – нестройно и не в лад, но с таким энтузиазмом, что все невольно загорались в ответ. Хотелось танцевать, кружиться по мостовым и набережным. Я не стала нанимать гондольеров, предпочла бродить по городу пешком. Рассматривать витрины, разговаривать с людьми на ломаном английском и пробовать кофе и чай в маленьких кафе.

– Эй, девушка! Вы прекрасней Мадонны, оставайтесь со мной. Предлагаю руку и сердце! Или хотя бы купите вот эту маску – она словно сделана для вас. Такая же прекрасная, как и вы!

– Девушка, вы спустились с небес?

– Вот самая красивая женщина этого вечера! – кричали мне улыбчивые торговцы сувенирами.

Итальянцы умеют делать комплименты, как ни крути, но я оставалась к ним глуха. То, что я красива, я знала и без них. А руки и сердца были мне неинтересны. Но настроение у меня было замечательное, и через пару часов бессмысленного и хаотического блуждания по узким улицам старой Венеции я добрела до площади Сан-Марко. Было темно. Южные ночи порой могут быть черней и непроглядней самой глубокой угольной шахты, исключение составляют только звезды – бесконечный планетарий в натуральном виде, световой ковер, способный очаровать любого.

На площади было полно народу. Туристы блуждали от края до края, разглядывая древние стены, касаясь их руками, фотографируясь на их фоне. Кто-то отбивался от гондольерщиков на пристани, кто-то приценивался к блюдам в ресторанах на уличных террасах. Я сидела на камнях тротуарного бордюра, странно и неожиданно теплых, вдыхала влажный воздух моря и смотрела на небо. В ресторане напротив Дворца Дожей для привлечения туристов давали стихийный концерт. Четверо итальянцев, худеньких, черноглазых, улыбчивых и быстрых, как ветер, играли квартетом – рояль, скрипка, виолончель и альт. Играли разное. От Пьяцолла и Шнитке до песен «Битлз». Скрипач выкидывал почти цирковые номера, играя со спины, переворачивая скрипку струнами к себе или вознося ее над своей головой. Народ на площади приходил в полнейший восторг, сбиваясь в кучу и аплодируя музыкантам.

Уходящий под воду город ничего не хотел знать о своей неминуемой судьбе, о заброшенности своих зданий, о прогнозах ученых или глобальном потеплении. Венеция веселилась и пела, здесь всегда карнавал. По крайней мере летом.

В какой-то момент люди на площади расступились, очистив место перед чуть подсвеченными столиками, и на брусчатку вышла девушка лет шестнадцати, не больше. Одетая в простое шелковое платье, худенькая и грациозная, она стала танцевать. Сама ли по себе или нанятая владельцами ресторана, она танцевала прекрасно. Изгибаясь и вытягивая вперед руки, она словно не замечала никого и ничего вокруг, словно бы была отгорожена ото всех стеклянной стеной. Смотрите и восхищайтесь, замирая от восторга. Смотрите, как способно безмолвно петь человеческое тело! Тянитесь руками и сердцами вслед за грациозными движениями моей руки, изгибом длинной, гибкой шеи.

Я до сих пор помню, как вскочила с места и смотрела, не отрываясь и не смея даже шевельнуться, пока не кончилась музыка. Люди шумели и гудели, они не могли сдержать восторга. Никакой шляпы перед танцовщицей не имелось, но люди принялись кидать деньги ей под ноги. Кто-то бросил цветы. Девушка ничего не замечала, как и я. Бледная, я какое-то время стояла, словно парализованная, и смотрела на нее, не в силах совладать со своими чувствами, а потом убежала, чтобы никто не видел моих слез. Сидя где-то в глухом тупике темной Венеции, вдалеке от туристических улиц и шума магазинов, я рыдала в голос и думала о том, как было бы хорошо остаться здесь и никогда больше не возвращаться… куда? Домой? К Свинтусу? У меня не было дома, и Свинтус был только пустотой, в которую я погружалась, как в трясину. Тут, в Венеции, глядя на простой, но прекрасный танец, бессмысленный из-за своей сиюминутности, я помню, как захотела никогда больше не возвращаться никуда, так и остаться на улице, собирать милостыню или тоже танцевать под гулкое одобрение толпы. Это-то я могу!

Свинтус нашел меня только к четырем утра. Я сидела на остывших камнях, прижавшись спиной к какому-то дому, и смотрела в небо. Точно не знаю, где именно было это место. Там было пересечение двух протоков, два моста, небольшая площадь и красный высокий храм с какими-то фресками. Это было довольно далеко от площади Сан-Марко и от нашего отеля, хотя в Венеции, к сожалению, ничто не может быть слишком далеко. Выяснилось, что Свинтус хоть и выпил, как я и ожидала, прилично, но нервничал, скучал и в какой-то момент отправился меня искать. Искал он меня довольно долго, объехал (или скорее обплавал) весь город на гондоле и в конце концов принялся бродить по Венеции пешком.

Больше всего он, конечно, боялся, что я прямо тут, за пару часов подберу себе какого-нибудь олигарха – в Венеции если не с олигархами, то с обеспеченными мужчинами перебоев нет, тут любой может оказаться конкурентом для Свинтуса. А кроме того, у страха глаза велики, и Свинтус уже рисовал в своем нетрезвом воображении картины того, как я катаюсь на гондоле с каким-нибудь итальянским графом. Или, что еще хуже, сижу у него на вилле и любуюсь рассветом.

Когда он увидел меня, живописно дремлющую на камнях старинной венецианской площади, он чуть не прослезился. На камешке рядом со мной стояла недопитая бутылка «Сан-Пелегрино», я прикрыла плечи шалью и сквозь прикрытые веки следила, как меняется на небе оттенок синего. Мне было хорошо, очень хорошо.

– Люля, ты с ума сошла! Ты же простудишься! Ну что же ты за человек-то такой, а? Нет, ты ненормальная. Я к тебе датчик пришью, GPS, слышишь?

– Привет! – улыбнулась я, умиротворенная и тихая, полная своих мыслей, от которых все в мире казалось мне в тот момент прекрасным – даже Свинтус. Он был сильно помят, неожиданно трезв и встревожен донельзя. Он бросился ко мне, как настоящий рыцарь, подхватил на руки и принялся целовать. Пожалуй, за всю нашу историю так называемых отношений это был самый романтический момент.

– Нет, ну это ни в какие ворота! Ни одна нормальная женщина не будет вот так убегать. Ты же можешь заболеть! Это просто опасно, в конце концов.

– Я не думала!