Мужчина оторвал ладони от лица, и я смогла его рассмотреть.

Он показался мне ужасно усталым и постоянно тер глаза, словно бы ему насыпали в них песка. Усталость даже красила его, делая уязвимым и невероятно живым. Такого – по-настоящему живого человека, особенно мужчину, нечасто встретишь. Никаких масок, никакого апломба или деланого чувства собственного достоинства. Видно было, что он по-настоящему страдал, это было заметно и по его лицу, и по позе: казалось, он просто неспособен сейчас встать и идти дальше – куда бы там ему ни нужно было идти.

Наконец он заставил себя оглядеться. Мужики с пивом давно ушли, потревоженные его молчаливым переживанием, но он их, кажется, даже не заметил.

Лицо его было одухотворенным и полным мыслей. Он встал, достал из кармана брюк телефон, на мгновение задумался и положил телефон обратно. Затем взлохматил свои чуть подернутые сединой черные волосы и тяжело вздохнул. Почему-то я вдруг подумала, что он, наверное, хороший человек. Я попыталась вспомнить, когда я последний раз видела человека столь приятного на первый взгляд, и не смогла. Разве что ту же самую Дашку, когда она родилась. От нее тоже нельзя было оторвать глаз. Да, Дашка!

О ней я в этот момент как-то даже на минуту забыла. Я отвлеклась, притянутая, как магнитом, мужчиной внизу, что было, безусловно, неправильно и даже глупо. Я уже собралась отвернуться и снова погрузиться в пучину лжи, которой мы втроем профессионально окутывали мою Дашку – ради ее же блага, но мужчина вдруг тоже поднял голову, почувствовав, наверное, мой любопытный взгляд, и посмотрел на меня. Его усталые глаза остановились на моем лице, и мне вдруг стало не по себе. Что-то обжигающее и странное заставило меня вздрогнуть. Я не могла отвести от него глаз. Кажется, я побледнела и задрожала, почувствовав, как меня бросило в жар. Может, я заболела? Может, я уже приехала сюда больная? Почему-то у меня закружилась голова и захотелось окунуться в какой-нибудь ледяной родник с головой, чтобы хоть как-то остудить этот огонь.

– Алло, Юль, ты с нами? – услышала я голос Марины.

Я с трудом повернулась к ним. Можно ли было за одну секунду забыть все, о чем говорили в течение часа? Я, кажется, полностью утратила нить разговора.

– Ну, что решили? – спросила я, забыв о том, что решаю здесь только я, а весь этот жестокий спектакль мы разыгрываем при моем финансировании.

– Решили? Ты издеваешься? – всхлипнула Даша. – Как я могу решить? Я не думала даже, что это так сложно!

– Вот именно. Вот именно, деточка, вы все приходите сюда, ни о чем не думая. А нам потом приходится расхлебывать, – кивнула Агата.

В ее руках уже тасовалась колода нужных бумаг. Я в беспамятстве и изумлении смотрела, как все затеянное мной подошло к кульминации. Агата склонилась над Дашкой, заботливо поглаживая ее по спине. Бумаги легли на стол, и Даша подмахнула их все, не читая.

Дашка доверяла врачам. Она доверяла мне. А я не могла выкинуть из головы мужчину, который так сильно задел во мне что-то незнакомое и неведомое. Доверие – опасная штука, и во всех случаях доверие приводит к одному ожидаемому результату – людям причиняется боль.

– У нее есть страховка? – спросила Агата будничным тоном. Бумаги были уже готовы, она отработала гонорар и теперь почему-то напоминала мне Бабу-ягу.

– Нет, наверное, – пробормотала я.

Дашка кивнула, встала со стула и подошла ко мне. На ее лице блуждала потерянная полуулыбка, в глазах застыло отчаяние. Я вдруг ужасно испугалась, что потом, когда она осознает всю ответственность этого решения, которое я фактически приняла за нее, она никогда со мной больше не будет говорить. Смогу ли я жить, если Дашка меня возненавидит? Я не была уверена.

– Ну и ничего. Я впишу вас по другому полису.

– Спасибо, – пробормотала наивная Дашка, заставив меня похолодеть от злости.

За что спасибо? Почему она такая дурочка?! Зачем она, дурочка, верит людям?

– Ты, Даша, молодец. Правильное решение, – одобрила Агата. – Пойдем?

О чем я думала, когда мы вышли из кабинета и закрутились в какой-то круговерти, занимаясь бумажной волокитой и всякой ерундой? Можно сказать с уверенностью, что впервые за историю моего существования в Москве я потерялась и с трудом поспевала за мутным грязевым потоком, который нес меня куда-то, как безвольный и бездушный кусок бревна. Дашка цеплялась за мою руку, а я растеряла все мысли, продолжая почему-то периодически вспоминать лицо человека в окне. Вместо того чтобы делать то дело, ради которого мы и приперлись в эту ужасную, неприятную серую больницу с кучей бегающих или стоящих в очередях людей, я погрузилась в себя и задумалась о совершенно посторонних вещах. О вещах, которые, как ни крути, не имели никакого отношения к происходящему здесь и сейчас. Я вспоминала…

Я – в Венеции, на площади Сан-Марко, и уже совсем ночь. Свинтус остался в дорогущем отеле, расположенном прямо на берегу Венецианской лагуны, вход только с воды, что очень романтично, но не очень удобно – приходится платить за такси каждый раз, когда хочешь войти в номер. Свинтус приехал в Италию в надежде провести все наше романтическое путешествие в номерах – голым и пьяным, играя со мной в свои любимые игры. Его планы не совпадали с моими. Я ехала в Италию приодеться.

Мне нужна была одежда, украшения, обувь, аксессуары, и побольше, побольше – покупать это все в России не очень-то удобно. Чтобы быть честной, я собиралась это все в России продавать. Мне-то разве много надо для повседневной жизни? Гораздо меньше, чем Свинтус думает. А продавать через знакомых менеджеров в бутиках первоклассные итальянские вещи было очень даже выгодно. Поэтому я капризничала и тащила Свинтуса в магазины. Идеальным для меня вариантом было бы, если бы мы с ним разыграли сцену из «Красотки» – ту, где Ричард Гир оставляет Джулии Робертс свою кредитку и исчезает «по делам» в неизвестном направлении. Это было бы просто бинго.

Свинтус к такому повороту не готов. Он уныло таскается по бутикам вместе со мной, выбирает, высказывает мнение, пытается увернуться от покупки дорогих вещей. Мне приходится капризничать, выбегать из магазина, хлопая дверью, бросать сумку на вымощенную брусчаткой мостовую. На то, что Свинтус отказался купить мне кольцо ручной работы с изумрудом, я обижалась весь вечер и отказалась с ним ужинать. В итоге мы поругались, я раскрыла двери номера со словами: «Я лучше замерзну на улице, чем останусь с тобой еще хоть минуту». В словах моих, конечно, многое было заявлено некорректно. Замерзнуть на венецианской улице летом не так уж много шансов. Скорее можно вспотеть. Но «замерзнуть» звучало правильнее. Кроме этого, я, хоть и находилась в истерике и растрепанных чувствах, однако не забыла захватить с собой маленькую изящную кожаную сумочку-рюкзачок с паспортом и деньгами, так что вопрос о «замерзании» я в любом случае могла решить.

– Я больше не могу эти магазины видеть! Люля, ты достала уже! – злился и изрыгал проклятия Свинтус. – У тебя дней в году не хватит, чтобы все надеть, что ты купила!