Это было бессмыслицей: даже если бы Тхиеу подал в отставку, коммунисты не удовольствовались бы никаким другим исходом, кроме воссоединения Вьетнама под своим господством. Слова Клиффорда отражали вполне понятное, но постыдное желание многих американцев не столько увидеть у власти в Сайгоне новое правительство, сколько избавиться от непосредственных свидетелей своего провала, чтобы эта проклятая и несущая проклятие другим азиатская страна полностью стерлась из их памяти. Тхиеу не мог похвастаться сколь-нибудь значительными достижениями за последние два года своего президентства, хотя вряд ли кто-то на его месте сумел бы добиться большего. Он продолжал вести войну не только потому, что к этому его вынуждал Ле Зуан, но и, как верно заметил Киссинджер, потому, что война стала единственным смыслом и средством существования его несостоятельного режима.

Тхиеу не предпринял никаких попыток реформировать армию и передать командование в руки компетентных офицеров вместо бездарных политических назначенцев даже перед лицом той очевидной реальности, что скоро стальная кольчуга американской военной мощи перестанет защищать его нацию. Ему хватило наивности верить, что Вашингтон сдержит свое обещание (в чем неоднократно уверял его Киссинджер): если Южный Вьетнам столкнется с новой коммунистической агрессией, Соединенные Штаты возобновят авиационную и огневую поддержку. Однако любой мало-мальски осведомленный вашингтонский политик сказал бы южновьетнамскому президенту, что больше ни один B-52 ни при каких обстоятельствах не прилетит бомбить Индокитай.

После прекращения огня советники попрощались с южновьетнамскими подразделениями, которых они обучали военному делу и, что гораздо важнее, обеспечивали доступом к американской огневой мощи. Когда подполковник Джерри Терли сказал вьетнамскому полковнику морской пехоты, что теперь они не могут рассчитывать на поддержку американской корабельной артиллерии, тот горько заметил: «Вы отрезали нам правую руку». Зрелище того, как над многими деревнями развеваются флаги Северного Вьетнама и Вьетконга, не оставляло у Терли сомнений в том, что полковник был прав: «Южный Вьетнам „сыграет в ящик“». Советник по разведке Эдвард Брейди рассказывал: «Вьетнамцы никогда не верили, что мы можем просто так от них отказаться… [Парижское] соглашение оказалось для них как гром среди ясного неба. До этого они считали нас тупицами, но мы были с ними»[1381]. Коммандер южновьетнамских ВМС Нгуен Чи выразил мнение, разделяемое многими его соотечественниками: «Коммунисты не победили. Американцам просто надоело воевать, и они бросили Южный Вьетнам им на съедение»[1382].

В 1970 г. Крейтон Абрамс в сердцах сказал о южновьетнамцах своим штабным офицерам: «Я знаю, эти люди ведут эту проклятую войну 20 лет. Они давно не видели мира. Они чертовски устали и все такое. Но, если они действительно хотят выбраться из этого дерьма, черт возьми, им придется еще воевать и жертвовать — и жертвовать многим. А если они этого не сделают… через пять-шесть лет они окажутся под коммунистами»[1383]. Многие американцы, как и Абрамс, были раздражены пассивностью южан перед угрозой коммунистической тирании, которая к 1973 г. только возросла. И отныне дальнейшая судьба народа Южного Вьетнама полностью находилась в руках его «чертовски уставшей» армии.

Сайгон не получил даже «года без войны», о котором когда-то говорил Киссинджер. В середине февраля 1973 г. советник прилетел в Ханой, чтобы прозондировать почву, и обнаружил, что тот не расположен к какому бы то ни было сотрудничеству. В разгоравшейся на Юге «войне флагов» обе стороны вели все более ожесточенные локальные сражения, чтобы захватить новые или удержать существующие территории. Командование ВСРВ перемещало свои подразделения из районов, где те установили чересчур дружелюбные отношения с ВНА и ВК. Однажды утром рядовой ВНА пришел на обычное место встречи, где он обменивался фруктами с южанами, и едва не подорвался на пехотной мине, установленной новым подразделением. 29 марта КОВПВ официально завершило свою деятельность: большинство офицеров свернули палатки или, точнее говоря, собрали вещи в своих кондиционированных апартаментах и покинули страну. В офисе военного атташе, принявшего на себя последние функции КОВПВ, работали 2500 человек американского гражданского персонала, 400 вьетнамцев и всего 50 американских офицеров.

Позже вице-президент Ки с горечью писал, что, уходя, американцы с гордостью указывали на то, что они помогли Южному Вьетнаму создать четвертые по величине вооруженные силы в мире, однако «отказывались признаться даже самим себе, что ВСРВ были не более чем сборищем миллиона вооруженных людей во главе с группой бездарных и продажных подхалимов, ярким олицетворением которых был Тхиеу»[1384]. Ки был прав, однако ему следовало бы признать, что сам он сделан из того же теста. Капитан ВСРВ обреченно констатировал по поводу Парижского мирного соглашения: «Это был наш смертный приговор»[1385]. Незадолго до своей гибели Джон Ванн сказал американской аудитории: «Подавляющее большинство населения [Южного Вьетнама] — около 95 % — предпочли бы существующее правительство приходу коммунистов»[1386]. Но реальность была такова, что, хотя действительно очень малая часть южан приветствовала перспективу победы коммунистов, остальные слишком мало любили свое государство и слишком сильно хотели мира, чтобы продолжать самоотверженное сопротивление Ханою.

Вина за прогрессирующие нарушения режима прекращения огня лежала в равной мере на обеих сторонах. 3 марта 1973 г. ВСРВ предприняли крупное наступление с целью перекрыть подходы к опорному району противника в лесах Уминь в провинции Чыонгтхьен в дельте. Они встретили яростный отпор и были вынуждены отступить. Позже Зяп утверждал, что именно такие провокации со стороны ЮВ заставили его отказаться от первоначального намерения соблюдать условия Парижского соглашения. Несмотря на официальные заявления с обеих сторон, можно с уверенностью утверждать, что ни одна из них не собиралась зарывать топор войны: Север — потому что был уверен в близкой победе; Юг — потому что созданное парижским миром государственное устроение было попросту нежизнеспособным.

Один из генералов ВСРВ писал, что «война привела [Южный Вьетнам] на грань морального и материального банкротства»[1387]. Большинство людей, продолжал он, исчерпали свою способность к самопожертвованию: антивоенные песни популярного сайгонского барда Чинь Конг Шона находили в их сердцах живой отклик. По словам капитана ВСРВ, «у большинства наших простых солдат не было причин ненавидеть врага, потому что они не представляли себе, что такое коммунизм»[1388]. Лейтенант Нгуен Куок Ши мрачно заметил: «Американцам было неважно, кто стоял у власти в Сайгоне, потому что все рычаги находились в их руках. А когда они решили, что война перестала отвечать их интересам, они просто ушли и бросили нас с тем, что есть». После подписания Парижского соглашения, сказал он, «никто не хотел умирать, потому что все думали, что война почти закончилась». В 1970–1972 гг. южане утверждали, что их показатель соотношения потерь составлял пять убитых солдат противника на одного своего. Независимо от того, насколько эта статистика была достоверной, в 1973 г. это соотношение упало до двух к одному, а в следующем году практически сравнялось. К тому времени стала ощущаться нехватка боеприпасов, и солдаты получили приказ вести огонь одиночными выстрелами, не переключаясь на «рок-н-ролл», к которому их приучили американцы.