– Ага. Какие руки! Такой обязательно придержит женщине двери.

– И у него тоже есть конь! Хоть и металлический. Зато такому не грозит воспаление копыта или лошадиный грипп.

Шэрон захохотала – громко, безудержно. Звук был гортанный, немножко булькающий, живой и радостный. Еще четверть часа назад я и не подозревал, что она так умеет.

Мою спутницу прорвало: она стала рассказывать о Барри – толстяке с жалкой шевелюрой, которого мы встретили в домике и который оказался ее братом. О том, что раньше – хотите верьте, хотите нет – волос у него было не меньше, чем у Джона Бон Джови. О том, как в восемьдесят седьмом году Шэрон с Барри рванули на автобусе в Уэмбли послушать любимую группу. Билетов на концерт у них не было, но они каким-то чудом уговорили охранника пропустить их за пять фунтов. Рассказала она и о проблемах: отец бросил семью давным-давно, а мама два года назад умерла, и теперь Шэрон с братом вынуждены одно за другим продавать свои поля. Продают кемпингу – тут рядом, – чьи хозяева даже не разрешают ездить по соседству со своей территорией. А кем работаю я? Писателем? Правда? Шэрон тоже кое-что написала. Наверное, это можно назвать стихами, хотя она надеется, что их положат на музыку, и будут песни – если Барри опять возьмет в руки гитару. Давно пора, он здорово играл, просто здорово.

В начале поездки Ди периодически оглядывалась на нас со снисходительной улыбкой, теперь же она смотрела совсем по-другому, завистливо: сама-то Ди в интересной беседе не участвовала. Я решил, что вполне могу довериться Шэрон, и рискнул пройти несколько сотен ярдов рысью. Удивительное дело – чем дольше мы с ней разговаривали, тем заметнее у нее выпирали зубы.

Если бы во второй раз я сел на лошадь вскоре после первого, кто знает, как сложилась бы моя судьба наездника? Однако мы с Ди редко находили время для катания верхом. За несколько месяцев я успевал утратить все навыки и не рисковал ездить без страховочной веревки. Каждый раз я чувствовал себя новичком, а рядом не всегда оказывался такой же добродушный наставник, как Шэрон. В корнуоллском Буде, на вершине береговой скалы, у меня так замерзли и онемели руки, что я едва не въехал в овцу – к большому изумлению Ди и дамы по имени Джил. У дамы был конский хвост на голове и совсем не было времени на мои глупости. Я понимал, почему верховая езда столь привлекательна: она дает чувство единения человека с животным, новый взгляд на окружающий пейзаж. Однако это единение человек животному навязывает: я никогда до конца не верил, будто лошадь сама хочет быть подо мной. К тому же я давным-давно вырос из детской мечты вымахать ростом под восемь футов. Хотя мне было интересно заглянуть за ограду и увидеть дерущихся зайцев.

Однажды папа сказал, что успех подменного учителя целиком зависит от его умения «Сразу показать ребятне, кто тут главный». Подобные заявления я слышал и от конюхов с инструкторами верховой езды – они часто сравнивали своих четырехногих подопечных со строптивыми подростками. Это, конечно, хорошо, только разве я имел право показывать лошадям, кто из нас главный? Очевидно же, что лошадь. К чему заниматься самообманом и утверждать обратное?

Меня восхищают лошадиное благородство и умиротворенность. Но, по-моему, этими качествами правильнее любоваться издали – как носорогом или молодой Фэй Данауэй. Да, говорят, будто угощать лошадь яблоком с ладони безопасно, но откуда такая уверенность? Я вообще очень удивлен, что человек так крепко подружился с лошадью. Вот если б Стив Ирвин в своих программах не только дразнил крокодилов, но и бесстрашно хлестал стеком гнедых кобыл, это было бы логично.

Что стало первопричиной моей конебоязни? Тот случай в одиннадцатилетнем возрасте? Возможно. Думаю, не последнюю роль сыграл и мой папа, который на загородной прогулке кричал: «Берегись! Неизвестно, что у них на уме!» – каждый раз, когда мы встречали лошадь. Правда, то же самое он кричал и каждый раз, когда мы встречали коров, но коров я не боюсь. Был еще случай на конной ярмарке в Стоу-он-Уолд в 2003 году. Меня тогда чуть не сшибла суффолькская лошадь, везущая коляску с двумя полуголыми цыганами-подростками.

Пятьдесят недель в году Стоу – спокойнейший котсвольдский городок. Он девственно чист, в нем полно художественных галерей, безупречных клумб и магазинчиков кулинарии. В элитных магазинах кухонной утвари можно приобрести волшебную сырную терку, рекомендованную каким-нибудь знаменитым шеф-поваром. Но в мае и октябре большинство этих заведений закрывают, и городок наводняют цыгане со всей округи. Они толпятся на огромном поле, галдят, пьют, торгуются, продают за наличные деньги животных – кроликов, собак, ослов, лошадей – и радостно приветствуют старых друзей. Немного похоже на музыкальный фестиваль в Гластонбери – если бы на него съезжались только «Levellers», друзья «Levellers» и разнообразные звери, которых друзья «Levellers» насобирали в своих скитаниях. Главное отличие состоит в том, что завсегдатаи Стоу куда круче – даже их ребенок способен уложить «Levellers»[4] на лопатки.

– Мы этих не любим, – сообщила мне продавец в булочной, куда я зашел за пончиками. – Налетают, воруют шоколадки и чипсы. Пришлось установить вот такое.

Она кивнула на деревянные ограждения перед полками.

Купив пончики, я пошел на ярмарку. По городу группками бродили молодые цыгане, горделиво выгуливали коней – словно молодежь у меня дома, которая хвастает своим крутым «Пежо». Дальше несколько человек сгрудились вокруг лошади, разглядывая ее ноги, – так будущий покупатель оценивает подержанную машину, простукивая покрышки. Еще дальше, уже перед самой ярмаркой, я увидел двух ирландцев: они размахивали в воздухе пятидесятифунтовыми банкнотами и время от времени хлопали друг друга по ладоням.

– А ну надейся на меня! А ну надейся на меня! – все кричали как один.

Я спросил у их соседа, что это значит.

– Выражение такое, вроде как «назови свою цену, а там поглядим», – ответил тот и отрекомендовался Шеймусом.

Шеймус приехал издалека, с западного побережья Ирландии, привез на продажу пятнадцать волнистых попугайчиков.

– А еще хочу сбыть с рук ее. – Он кивнул на крошечного пони.

Лошадка стояла шагах в двадцати от нас. Рядом толпились подростки: двое мальчишек лет шестнадцати бесцеремонно раздвигали ей губы, а несколько девочек чуть помладше – в топиках и серьгах-кольцах – восхищенно хихикали.

– Хотите купить? – спросил Шеймус.

Она была такой маленькой, что не пугала даже меня. Но я отказался, пояснив, что все равно не умещу кроху на заднем сиденье «Форда-Фокуса».