Снаружи послышались выстрелы.

— Сдавайтесь! — снова крикнул кто-то.

— Пошел, — скомандовал Крутиков, выбивая оконную раму ивыпуская длинную очередь туда, откуда слышались голоса.

Казак бросился вниз. Упал, поднялся, прихрамывая, побежал всторону рощи.

— Не стреляйте! — кричал он. — Не нужно стрелять! Я сдаюсь!— Он все время оглядывался назад, словно сознавая, что главная опасность егоподстерегает именно со спины.

Крутиков сплюнул и прицелился, собираясь срезать автоматнойочередью бывшего напарника. И потерял бдительность, забыв о том, что делается унего за спиной. И только когда услышал шаги, обернулся. На лестнице кто-тостоял.

Крутиков перевел автомат и дал очередь в сторону лестницы.Человек со стоном упал вниз.

Крутиков снова обернулся, но Казак уже успел забежать заугол, и теперь его невозможно было достать.

— Сукины дети, — процедил сквозь зубы Крутиков, — все равноживым не возьмете.

Он уже сознавал, что это его последний бой. Но какое-тонепонятное чувство азарта, тревоги, неясного волнения от выпитого алкоголявозбуждающе действовало на бандита, словно обещая, что в конечном итоге всезакончится хорошо.

Послышалось еще несколько выстрелов. Пуля попала ему в левоеплечо, и он, вскрикнув, выронил автомат. Когда Крутиков увидел бегущих по дворулюдей, он наконец понял, что игра проиграна. И тогда он достал пистолет:умирать, так хоть подороже отдать свою жизнь. Но пистолет дрожал в руке, а больв плече все усиливалась. Он понял, что уже ничего не сможет сделать.Единственное, что остается, так не даться им живым.

Он поднял пистолет ко рту. Потом, передумав, прислонил его квиску.

Прикосновение холодного металла подействовало ошеломляюще.Он вдруг ясно понял — все, конец. Через мгновение его мозги брызнут на этустену. И ничего больше не будет. Ни этого воздуха, ни света, ни звуков, ни егожизни. Будут только холодный морг и темная яма с червями. Он отбросил пистолети заплакал, решив хоть каким-нибудь образом продлить свою жизнь. Именно в такомположении его и застали поднявшиеся на второй этаж оперативники.

— Еще плачет, — сказал один из них, больно ударив пленниканогой, — а Валеру ранил в живот.

На второй этаж поднялись Самойлов и Юдин.

— Вот он, — показал на Крутикова Уханов, — взяли живьемсубчика. В собственном дерьме валяется. А своего товарища застрелил. Казаксказал, как он это сделал.

— У нас потери есть? — строго спросил Самойлов.

— Один раненый, — ответил Мишаков, — я уже отправил его вбольницу.

Крутикова колотил озноб. Он вдруг увидел свой лежащий наполу пистолет. Но кто-то из оперативников, перехватив его взгляд, поднялоружие.

Только тогда Крутиков вдруг понял, что действительно осталсяжив. И теперь всю оставшуюся жизнь, в лучшем случае, проведет в тюрьме. Понявэто, он вдруг дико завыл, словно прощаясь с прежней жизнью.

Ночью Дронго спал плохо. Он снова вспоминал события тогодавнего времени, когда был совсем молодым. Улыбающаяся Урсула, молодой,красивый Адам, веселый Луиджи. И как наваждение — снова Дершовиц, методичнонажимающий на пульт дистанционного управления, а потом глухонемой убийца,оказавшийся соседом Дронго по тюремной камере.

Утром за завтраком сенатор тоже выглядел усталым изадумчивым. Вежливо поздоровавшись, он сел за столик и погрузился в какие-тосвои мысли. Последней к столу вышла Сигрид. У нее тоже были круги под глазами,словно и она мучилась теми же кошмарами, которые видел Дронго. Завтрак прошел вмолчании.

— Что теперь? — спросил сенатор, когда они наконец поднялисьиз-за стола.

— Мне нужно проверить еще несколько фактов, — сказал Дронго,— но уже сейчас не вызывает сомнений, что смерть вашей дочери выглядитдостаточно загадочно.

— Да-да, — как-то странно глядя в сторону, сказал сенатор, —возможно, вы правы. Я готов подождать еще несколько дней. — Что-то неуловимоемелькнуло в его словах и взгляде.

«Непонятно, — подумал Дронго. — Кажется, он даже несколькосмущен моей настойчивостью». Он поймал взгляд молодой женщины. Она выразительносмотрела на него, напоминая о том, что именно он должен сказать сенатору.

— Вам не нужна сегодня Сигрид? — спросил Дронго.

— Нет, — покачал Толовой сенатор и, чуть улыбнувшись,добавил:

— Очевидно, вам понравилось работать вместе? Не будувозражать, если она будет сопровождать вас. А я собираюсь сегодня встретиться сМагдой.

— С кем? — удивилась Сигрид.

— С бывшей соседкой Элизабет, — пояснил сенатор, — она вчеравернулась из Рима и сегодня обещала ко мне приехать. Мне все равно нужно с нейпоговорить.

Дронго взглянул на Сигрид. Встречаться с Магдой нужно было ией, но никак не вместе с сенатором. Даже по содержанию вопросов и тем более поответам Магды сенатор Роудс может догадаться о некоторых вещах, о которых онпока не был информирован. Значит, будет лучше, если сегодня он встретится сМагдой один. А Сигрид поедет к ней завтра или в любой другой день. Их встречавместе ничего не даст. Но все же…

— Может, мне лучше остаться? — несмело спросила Сигрид.

Возможно, она подумала о том же, что и Дронго.

— Думаю, по-английски я еще не разучился говорить, — снованевесело улыбнулся Роудс. — Не беспокойтесь, Сигрид, я как-нибудь сумеюобойтись без вашей помощи. И обещаю рассказать все, что в той или иной меребудет иметь отношение к вашему расследованию.

— К нашему, — поправил сенатора удивленный Дронго, — кнашему расследованию.

Когда они вышли из ресторана, Дронго спросил у Сигрид:

— Тебе не кажется, что он сегодня какой-то странный?

— Вы тоже заметили, — кивнула Сигрид, — мне казалось, что яслишком мнительна. Но сенатор, судя по всему, действительно хотел, чтобы мыуехали вместе и оставили его одного. Честно говоря, я тоже удивилась егоповедению.

— Вчера в посольстве он встречался с американским послом, —тихо напомнил Дронго, — может, тот рассказал ему что-то неприятное? Или,наоборот, нечто очень приятное? Что он мог такого сказать сенатору? Я обратилвнимание, что уже вчера после разговора с послом сенатор был несколько не внастроении. Он вышел от него бледный и задумчивый.

— Я этого не заметила, — призналась Сигрид, — зато мнекажется, что вон тот высокий мужчина уже следил за нами в отеле. И теперь,кажется, готов провожать нас до машины.