class="p1">Смех, аплодисменты, крики «бис!» и «браво!» были слышны, наверное, далеко за пределами Карлсхорста. Как только разгулявшиеся гости не разбудили спящую на втором этаже виновницу торжества?

— Галочка, вы неподражаемы! — Лысый полковник склонился к Галиной руке и очень игриво сощурился. — Спойте нам еще, Галочка.

— Нет-нет, мы с Нинулей устали! — Галя капризно повела плечиком и, заметив, что утомленные офицеры устремились на перекур, перекрыла им дорогу. — Товарищи, никто не уходит! Сейчас будут танцы. Балашов, заводи радиолу!

Никто не посмел ослушаться хозяйку. Кроме Ленечки. Даже не дав отдышаться после пережитого волнения, он подхватил под руку и потащил в сад. В кустах колкого отцветшего жасмина стал целовать пылко, неистово, до боли сжимая в объятиях и царапая небритой щекой. Новое платье затрещало. В любую минуту в сад мог выйти кто-нибудь из гостей и, сделав всего несколько шагов, заметить полковника Орлова с женой в кустах. Тем временем возбужденный Леня, жадно целуя в губы, уже гладил ноги под юбкой.

— Ниночка, пойдем домой! Я очень хочу!

— Ленечка, успокойся! Ну, пожалуйста! Нас сейчас увидят!

В ярко освещенных дверях показалась высокая фигура Балашова. От ужаса внутри все похолодело.

— Пусти, Леня! Пусти сейчас же!

Фокстрот пока еще никто не танцевал, но лишь только она влетела в гостиную, как лысый полковник щелкнул каблуками:

— Разрешите вас пригласить?

— Пожалуйста.

— Я слышал, вас зовут Ниной? Разрешите представиться — полковник Николаев. Военврач первого ранга, а ныне — начальник санитарной службы. Александр Илларионович. Для красивых девушек — исключительно Саша.

«Сашей» невысокого, плотного, в прошлом, вероятно, брюнета девушки называли в последний раз, наверное, лет двадцать назад, но танцевал басовитый Николаев отлично.

— Ваш муж — полковник Орлов? Видите, Ниночка, я уже успел выяснить о вас все. Счастливчик этот Орлов! Где же, понимаешь, он отыскал такую красивую девушку? В Москве? Ах, так вы москвичка? Отлично. Я ведь тоже, понимаешь, москвич. Значит, договариваемся так — вернемся домой, я вас у Орлова отобью! — Увеличенные очками круглые карие глаза, право, пылали бешеной страстью. Мощная ладонь прижимала все крепче и крепче. — Какие у вас глаза, Нина! Украинская, понимаешь, ночь. А фигура! Как вы пели, понимаешь! Царица! Следующий танец, надеюсь, тоже мой?

— Следующий танец я обещала мужу, но потом — с удовольствием!

Хотя времени покурить у Лени было более чем достаточно, он не вернулся. Не оказалось его и в темном саду. На скамейке пребывал в одиночестве ссутулившийся Лева. Заметив, он сразу же кинулся навстречу:

— Ниночка, это вы?! Присядьте, отдохните. Вероятно, полковник Николаев очень утомил вас своими ухаживаниями? Он у нас известный бонвиван! — Лева робко взял за руку и заглянул в глаза. — Я потрясен, Ниночка! Вы так прекрасно пели!

— Что вы, Лева? Можно подумать, вы никогда не слышали хорошего пения?

— Слышал, но вы… вы всегда и везде — самая прекрасная, удивительная, а сегодня… — Свет из гостиной отражался в черных Левиных глазах, делая их демоническими, но его тонкая рука была почти ледяной. — Вы, Ниночка… впрочем, вы догадываетесь, что я хочу сказать.

— Не догадываюсь! — Посчитав за лучшее обойтись без весьма приятных, тем не менее опасных признаний, она кокетливо высвободила руку. — Лева, вы ужасный обманщик! Вы неоднократно обещали мне почитать свои стихи, и так ни разу и не почитали.

— Ах, Ниночка, я уже давно ничего не сочиняю!

— Почему же?

— На службе некогда, а дома… дома я не могу писать о том, о чем хотелось бы. И вдохновение совсем покинуло меня.

— Тогда что-нибудь из старого? Пожалуйста.

Долго уговаривать печального поэта не пришлось. Если человек сочиняет стихи, то, наверное, ему необходимо, чтобы их кто-нибудь слушал. Лева поднялся, сделал несколько шагов, и теперь его порозовевшее лицо скрывала густая тень листвы…

Стучали колеса, сырых перелесков

Прозрачную синь застилало туманом.

Знобило от счастья, хоть глаз твоих блеска

Желанная близость казалась обманом…

Поезд, перелески? Что-то знакомое… А глаза чьи, Лийкины?

Загадка судьбы — случайная встреча,

Быть может, ведомая мартовской вьюгой,

С тобою меня разделив, связала навеки,

И стала вся жизнь заколдованным кругом…

Нет, эти стихи посвящались не Лийке. Или «заколдованный круг» — всего лишь поэтический образ? Поэты обожают выдумывать всякие сложности.

Как будто пытаясь спасти от печали,

Стучали колеса, колеса стучали…

Не слишком-то хорошо она разбиралась в поэзии, но в Левиных стихах, безусловно, присутствовало чувство. Настроение, тоска.

— По-моему, Лева, вам не следует бросать ваши занятия литературой.

Много ли надо поэту для счастья? Лева тихонько засмеялся и в счастливом изнеможении упал на скамейку:

— Правда? Тогда завтра же сажусь сочинять оду в вашу честь!.. Ниночка, милая, изумительная…

В теплом полумраке светлой июньской ночи звучали восторженные комплименты, трогательные признания, Левины губы трепетно касались рук, ладоней, его сердце билось уже в опасной близости, но, к сожалению — или к счастью? — было совсем не страшно. Скорее, грустно. Еще сегодня утром она и подумать боялась о том, что же будет, если они с Левой когда-нибудь случайно окажутся наедине, а сейчас лишь украдкой улыбнулась: ничего не будет! Прикосновения его прохладных, тонких рук, бережное, невесомое объятие за плечо, стыдно признаться, вызывали скуку. Милого Леву было жаль, однако его поэтические, нежные слова, которых, казалось, так не хватает в жизни с Леней, оставили ее полностью равнодушной.

Звякнула металлическая калитка, заскрипел гравий под твердыми шагами. Несчастный Левитес вздрогнул и резко отодвинулся.

— Нин, вы, что ль, тут с Левкой засели? А я домой за папиросами ходил.

Чудеса! Достаточно было Лене сесть рядом и озорно, по-мужски энергично прижать к себе: «Ух ты, моя певунья!» — как сразу же охватили те самые чувства, которых так ждал и не дождался майор Левитес.

— Пойдем-ка, Ниночка, потанцуем! А то ведь мы с тобой, кажись, еще ни разу вместе-то не танцевали.

В ритме танго «Брызги шампанского» необыкновенно интересный полковник Орлов вел свою «даму» уверенно и с достоинством. Без всяких выкрутасов. С превосходством посматривал вокруг, а когда чуть опускал глаза, серые, с желтыми искорками, они лучились теплом и нежностью.

— Ниночка, а ты еще-то споешь? Для меня?

— Конечно.

9

Распахнутое в предрассветный сад окно не спасало от духоты и бессонницы. Вишневые ноготки игриво поскребли широкую голую спину, пощекотали под мышкой. Спит! Подула в ухо. Поцеловала в плечо. Бесполезно. А жаль! Так хотелось еще пошептаться и похихикать вдвоем — повспоминать прекрасный вечер у Балашовых. Чтобы Ленечка повторил с восторгом, что его жена была самой красивой. Признался, как ревновал к «старому бабнику полковнику Николаеву. Ишь, танцор выискался! Пустили козла в огород!