судя по тому, как он только что зевнул, мероприятие не состоится, — Леня выпьет кисель и, прихватив газету, отправится наверх почитать, вернее, поспать.

— Нинк, посмотри-ка! К нам вроде кто-то идет. Никак Балашов?

— Ой, значит, случилось что-то!

В дожде за окном мелькнул высокий силуэт. Совсем нечастый гость, некомпанейский Балашов был еще и закутан в мрачную плащ-палатку.

— Что-нибудь случилось, Владимир Дмитриевич?

— Что вы, что вы, Ниночка! Зачем вы выскочили? Такой ливень. — Стряхнув на ступеньках мокрую плащ-палатку, Балашов тщательно вытер ноги о коврик, притворил за собой стеклянную дверь и смущенно вошел в гостиную. — Здравствуйте, соседи. Моя Галочка родила сегодня.

— Ура! Поздравляем вас! — Как же она обрадовалась! Кинулась обнимать Балашова, однако он лишь смутился от такого бурного выражения чувств.

— Спасибо-спасибо!

— Давайте с нами обедать? Но главное, расскажите, как там Галя?

— Можно, я сначала присяду? — Взволнованный отец присел на краешек дивана, вытер мокрые руки платком и промокнул плохо выбритое, осунувшееся лицо. — Спасибо, Ниночка. Вы, ради бога, только не беспокойтесь. Не нужно ничего. Я не голоден. Переволновался очень. Ночью отвез Галочку в госпиталь, вернулся домой, чувствую, дома мне не будет покоя. Поехал обратно. И дождался. Приехал сюда, снова волнуюсь. Вот и решил зайти к вам, по-соседски, вы уж извините меня.

— Правильно сделал, товарищ полковник! Давай-ка садись к столу, а то как-то не по-русски получается. — Минуту назад совершенно обзевавшийся, Леня взбодрился, поскольку появился отличный повод продолжить застолье. — Нин, рюмку-то достань для гостя, сейчас выпьем за здоровье Галины и младенца!

— А что? Выпью обязательно. — Все еще растерянный, Владимир Дмитриевич подсел к столу и, сам над собой засмеявшись, замотал головой. — Ох, нелегкое это испытание, скажу я вам, стать отцом в сорок два года!

— За здоровье матери и ребенка! — Леня торжественно поднялся, чокнулся со всеми и, по-видимому, вспомнив наставления жены, закусил водку кнедликом, а не занюхал по привычке хлебом. — И кто родился? Парень?

— Девочка. — У Балашова от нежности засветились глаза.

— Ну-у-у, чего ж это ты так опозорился-то? — Леня разочарованно откинулся на спинку стула и расхохотался. — Бракодел, Владимир Дмитрич! Бракодел!

Хоть провались под землю! Под укоризненным взглядом он, к счастью, притих, и все же надо было побыстрее загладить неприятное впечатление от его солдатских шуточек.

— Как я мечтаю, что у нас с Алексеем Ивановичем тоже когда-нибудь будет девочка! А как вы назовете дочку? Вы, наверное, уже выбрали какое-нибудь замечательное имя, Владимир Дмитриевич? Вы же филолог, вам и карты в руки.

— Никаких особенно серьезных филологических изысканий я, откровенно говоря, на сей счет не предпринимал. — Шутливо усмехнувшись, Балашов вновь сделался задумчивым и серьезным. — Знаете, Ниночка, когда я весной сорок пятого очнулся в госпитале после ранения, то первая моя мысль была о Гале. Мы не виделись с ней четыре года. Я на фронте, Галочка в эвакуации. Лежал забинтованный, как мумия, и думал о ней. Благодаря Галочке и выжил. Выписался из госпиталя как раз в день победы. Галочка у меня суеверная, не разрешила выбирать имя заранее, а я, друзья мои, подумал так: если у нас с Галочкой родится девочка, назовем-ка мы ее Викторией, что означает «победа». Если мальчик, то пусть будет Виктор — «победитель». Вам нравится моя идея, Ниночка?

— Прекрасно, Владимир Дмитриевич! Замечательно!

— Да, это ты здорово придумал… Бесподобно! Выпьем, товарищ полковник, за твою Викторию и за нашу победу! — Леня, вероятно, уже сообразил, какую сморозил глупость, и теперь улыбался радостнее счастливого отца.

Уже от третьей рюмки Балашов решит

ельно отказался:

— Нет-нет, дорогие мои, более чем достаточно. Вернется Галочка, тогда и устроим пир на весь мир. Как это называлось в прежние времена? Крестины. Эх, хорошо бы организовать шашлыки! Как когда-то до войны у меня в Лосинке делали мы с друзьями… — Непьющий Балашов явно захмелел. В маленьких бесцветных глазах блеснули слезы.

— Владимир Дмитриевич, может быть, сделать вам крепкого чаю?

— Что вы, что вы! Благодарю! — Балашов решительно замахал руками. — Зря вы меня так напоили, друзья мои. Стоит мне выпить рюмку, я становлюсь на себя непохожим. Слезливым и невероятно разговорчивым. Вот, вспомнил старых друзей. Из всей нашей компании в живых остались только двое… Но не будем сегодня предаваться печали. Ниночка, моя Галя уже рассказала вам, как мы с ней познакомились и поженились?

— Нет, еще не успела.

На самом-то деле Галя уже давно «под большим секретом» поведала ей историю о том, как хорошенькая студентка, пользовавшаяся сумасшедшим успехом у всех окружавших ее молодых людей, отвергла их и женила на себе преподавателя по античной литературе, безумно талантливого, подающего огромные надежды ученого.

— Поразительно, о чем же вы беседуете целые дни? Я был уверен, что в моей биографии не осталось ни одного белого пятна…

— Владимир Дмитриевич!

— Я пошутил, простите великодушно. Если я вас не очень задерживаю, то, пожалуй, расскажу. Как-то сейчас все вспомнилось…

Посвященная и в эту семейную тайну соседей, она только прятала улыбку за букетом пионов, пока Владимир Дмитриевич рассказывал, как он, старый холостяк, тридцать шесть лет проживший вдвоем с мамой, влюбился, как мальчишка, в свою студентку — прелестную Галю Кузнецовскую, «не обращавшую на него ни малейшего внимания».

— А тут однажды приехали ко мне в Лосинку, на шашлыки, друзья, и один мой давнишний приятель привез с собой девушку. Смотрю — в калитку входит Галя. Такая красивая в летнем белом платье! Галочка и не подозревала, к кому едет в гости…

Неужели? Наивный Владимир Дмитриевич! Ведь Галя сама «нахально увязалась» за их общим знакомым, прослышав, что тот собирается к Балашову в Лосинку, и там уже приложила максимум усилий, чтобы очаровать доцента. И не только его самого…

— Тогда еще была жива моя мама. Они с Галочкой как-то сразу подружились. Так симпатично вместе собирали на стол, потом вместе мыли посуду. Когда все разъехались, мама предъявила мне ультиматум: Володька, если ты не женишься на этой хорошенькой Гале, я выгоню тебя из дома, так и знай! Мама у меня была дама мудрая. Моя Галочка — чудо!

Леня словно бы догадался, как все происходило в действительности, — с трудом сдерживая насмешливую улыбку, он морщился, стряхивал крошки со скатерти, крутил пустую рюмку в руке.

7

Суеверная Галя решительно отложила «крестины» на месяц: «Балашов, ты сошел с ума! Какие могут быть гости? Ни в коем случае нельзя показывать младенца посторонним людям, прежде чем минует три недели. Так говорила моя старорежимная бабушка».

Время летит быстро. Не успели оглянуться, и вот уже Галя томно возлежит в шезлонге на изумрудной лужайке и покачивает плетеную колясочку