– Значит, ты хочешь, чтобы я поверил, что ты – Лариса Александровна? – проговорил человек-бритва, и его тонкие, словно прорезанные лезвием губы чуть заметно изогнулись, изображая улыбку. – Для этого ты напялила эту дурацкую шляпу и эти очки?

– Я… да… нет, – залепетала Витька и попыталась открыть дверь за своей спиной.

Она поняла, что косметического набора ей не видать как своих ушей.

Дверь, однако, не открывалась.

– Подойди ближе! – скомандовал человек-бритва. – Мы с тобой еще не поговорили.

Витька не хотела подходить – но сама не заметила, как оказалась возле стола и села на жесткий неудобный стул.

– И сними ты эту дрянь! Я хочу видеть твое лицо.

Витька не хотела его слушаться – но как-то нечаянно сняла и положила на стол темные очку и шляпу.

Шляпа, кстати, действительно была дурацкая, и матери, кстати, совершенно не шла.

– Так кто же ты такая? – задумчиво проговорил человек-бритва, и снова его взгляд завозился у нее в голове.

Витьке было страшно и неприятно. Она чувствовала себя примерно так, как, наверное, чувствует себя рыба, которую потрошат, прежде чем бросить в кипящее масло. У нее в голове хозяйничала посторонняя сила, посторонний разум, явно многократно превосходящий ее собственный. Ей хотелось освободиться от этого постороннего присутствия – но для этого нужно было рассказать страшному человеку по другую сторону стола все, что того интересует.

А интересовала его Лариса… ну почему кого-то интересует эта жалкая, никчемная личность, эта Золушка, дочь Витькиного отчима? Почему, почему никого не интересует сама Витька, единственная и неповторимая? Почему никого не интересует она, с ее внутренней красотой, с ее удивительным чувством юмора?

А посторонняя сила все копошилась в ее мозгу, брезгливо разглядывая маленькие Витькины секреты. Так медведь в поисках съестного переворачивает трухлявое бревно – и обнаруживает под ним скопище насекомых, червей и личинок…

Человек-бритва поморщился – должно быть, даже ему не понравилось то, что он разглядел в голове Виктории.

Наконец он разглядел все, что его интересовало, и, снова брезгливо поморщившись, начал выбираться из Витькиной головы.

А Виктория, вконец перепуганная, быстро заговорила:

– Лариска у нас больше не живет… она теперь в своей квартире живет, которую отчиму какая-то тетка оставила, а отец с Лариской поменялся. Хотя мать говорила, что та квартирка незавидная, слова доброго не стоит… главное, что она теперь у нас под ногами не будет путаться… до того уже надоела…

– Адрес?

Витька напрягла память – и почти без запинки продиктовала адрес той квартиры, в которую переехала Лариса. Пускай сама разбирается с этим страшным человеком! А что, будет она ее секреты хранить! Вот еще не хватало!

– Конечно, не будешь! – проговорил человек-бритва, как будто прочитал Витькины мысли. Да что значит – как будто? Он их не просто читал, он в них рылся, как в ящике собственного стола…

Но это мучительное состояние, кажется, подходило к концу.

Человек-бритва ослабил хватку, с которой он держал Витькино сознание, но под конец, когда она уже почувствовала облегчение и освобождение, он послал в ее голову какой-то импульс, какую-то последнюю вспышку…

И в голове Виктории Семизаровой как будто выключили свет. Как будто перегорела единственная лампочка. Она и прежде была не слишком яркой, но теперь и вовсе погасла…

Человек с острым, как бритва, лицом нажал кнопку переговорного устройства и коротко проговорил:

– Зайди.

Дверь широко распахнулась, и в комнату заглянула рыжая девушка из приемной. Она молча взглянула на человека за столом, ожидая приказаний.

– Избавься от нее! – распорядился остролицый человек.

Рыжая взглянула на некрасивую девчонку с пустым, ярко размалеванным лицом, которая сидела перед столом. Глаза ее бездумно смотрели на афишу оперы «Норма».

– В асфальт? – уточнила рыжая.

– Зачем же так грубо, – поморщился человек-бритва. – Она не представляет никакой опасности, как и ее подруга. Просто увези обеих куда-нибудь.

Рыжая подошла к девчонке, взяла ее за плечо. Та послушно встала, рот ее приоткрылся:

– Ва-ва-ва…

Антонина Семизарова стояла перед дверью и рылась в сумке. Ключи, как всегда, куда-то запропастились.

Она позвонила в дверь – Виктория должна быть дома и вполне может открыть матери дверь. Правда, она, как всегда, будет ворчать, но уж от родной дочери Антонина не потерпит, она ей все выскажет. Надо, надо заниматься дочкиным воспитанием! Ума бог дочурке не отпустил, это точно. Говорят, все девчонки в шестнадцать лет дуры, а уж Витька-то у нее особенная. Но что делать, доченька родная, единственная, нужно терпеть, такая уж судьба…

Антонина вздохнула и снова нажала на звонок.

Виктория, однако, не торопилась открывать.

Лентяйка! Лень поднять свою тощую задницу с дивана! Валяется целыми днями…

Антонина позвонила еще раз, резко и требовательно – и снова никакой реакции.

Она начала немного волноваться.

Не случилось ли чего с дочкой?

Она снова сунула руку в сумку – и тут ключи словно сами выпали в ладонь. Антонина отперла дверь, вошла в прихожую и громко крикнула в глубину квартиры:

– Викто-ория!

Никакого ответа.

Антонина заглянула на кухню, увидела груду грязной посуды – и раздражение в ее душе поднялось выше критического уровня. Целый день сидела дома и даже посуду не помыла, паршивка!

Она прошла в дочкину комнату, готовая всыпать той по первое число, – но и там Виктории не было.

Да куда же она запропастилась?

Диван был густо засыпан крошками чипсов, экран телевизора тускло мерцал.

И в это время громко зазвонил телефон. Стационарный телефон на тумбочке.

– Ты где шляешься? – выпалила Антонина в трубку, решив, что звонит дочь.

Но это была не она. В трубке прозвучал встревоженный и незнакомый женский голос:

– Это вы мне?

– Ой, извините, я думала, это моя дочка звонит… а это вообще кто?

– Это мама Анфисы…

– Какой еще Анфисы? – раздраженно переспросила Антонина.

И тут она вспомнила лучшую Витькину подружку. Собственно говоря, единственную ее подружку.

– Ах да, Анфиса, я знаю. И чего вы хотите?

– Я хочу найти свою дочь!

– А я-то при чем?

– При том, что Анфиса ушла к вам. Точнее, к Вике. Ушла еще утром и не вернулась. И телефон ее не отвечает. Она у вас?