Луны-близнецы, яркая Тулатан и золотая Риа, уже поднялись на самую макушку неба, в их лучах хорошо видно было ворота и Деву, расхаживающую по стене. Чеда дождалась, пока она скроется за башней, и бросилась к виселице.

Где-то далеко в пустыне завыл гривистый волк, ему ответил другой, и еще один, и еще. Словно песней они пытались ободрить Чеду, смотрящую на труп матери.

Длинноногие волки всегда казались Чеде дальней родней, такие же дети пустыни, как они с мамой. Но вот их хор затих, и Чеда снова осталась одна.

Она не стала прощаться – не для этого ведь пришла. Вынула из ножен на поясе кеншар, подаренный мамой два года назад, на шестой день рождения, и полоснула по правой ладони. Боль обожгла ее, но не так сильно, как горе обжигало сердце. Она нырнула под виселицу, порезанной рукой наскребла немного слежавшегося, темного от запекшейся крови песка.

– Кровь моей крови, – прошептала она и, выбравшись из-под помоста, неторопливо вышла в центр площади, не боясь больше ни стражников, ни Дев. Отсюда она могла видеть склон Таурията, огни, бегущие вверх от западных ворот, – главную дорогу и двенадцать дорог поуже, расходившихся от нее будто ветки акации от ствола. Огни мерцали в сотнях окон. Чем заняты Короли, пока ее мама качается на ветру?

Чеда внимательно, словно запоминая лица, рассмотрела каждый дворец.

Она сжимала и сжимала в кулаке окровавленный песок, чувствуя, как он врезается в рану, сыплется между пальцами.

Кончилось время молитв Наламэ. Богиня не слышала ее, а если и слышала, то не слушала.

– О Короли, примите мою клятву! – Чеда больше не шептала. Она говорила ясно и четко, словно Короли стояли прямо перед ней. – Я приду за вами.

Далеко в пустыне волки вновь завели свою песню. Все новые и новые голоса подхватывали яростный клич мести, будто принимая клятву. И когда последняя кровавая песчинка упала на землю, Чеда повторила:

– Я приду по ваши души.

Глава 10

Эмре спал и видел сны. Он слышал, как наяву, голодный вой, разносящийся по темным улицам Шарахая. Видел темные небеса, расчерченные молниями.

Он пробирался по высохшему руслу Хадды, пытаясь убежать от теней, крадущихся в ночи. Тени, наблюдавшие за ним с моста, не стали преграждать путь, но стоило пробежать мимо, как они бросились за ним в потоке других асиримов. Некоторые бежали выпрямившись, как люди, но остальные неслись на четвереньках, словно шакалы. Они выли, но то был не звериный вой, а человечий крик, и от этого становилось еще страшнее. Они кричали от боли, от гнетущей тоски. Жаловались на что-то, потерянное навеки.

Вот один из них прыгнул, оцарапал его ступню, другой впился в ногу, вспарывая кожу, выдирая плоть. Третий вцепился в одежду и потянул назад, навалился сверху. Тяжелый, но не тяжесть сковала Эмре.

Асир встал на колени, склонился над ним, упираясь черными когтями в грудь. Его длинные волосы развевались на ветру, лицо кривилось в судорожной ухмылке, как у окоченевшего мертвеца. Эмре почувствовал, как пальцы твари раздвигают его ребра. Касаются самой души.

– Ты должен был меня спасти, – произнес асир, и Эмре понял вдруг, на кого смотрит. Под коркой грязи и крови, под гниющими язвами он узнал родное лицо.

Рафа. Брат.

Избранники Бакхи, только не это! Но брат лишь улыбнулся, потянулся дальше, глубже, пока жесткие пальцы не сомкнулись на сердце…

Эмре очнулся в поту. Он лежал в знакомой комнате, из-под облезлой штукатурки проглядывали старые кирпичи. Он попытался сесть, но острая боль пронзила бок.

– Сиськи Наламэ… меня что, антилопа на рог насадила? – Он осторожно потрогал бинты, крест-накрест охватившие грудь. От боли туман в голове начал потихоньку рассеиваться, каждое прикосновение пробуждало воспоминания, целые картины, будто песня пустынной сирены.

Он вспомнил, как говорил в южной гавани с каким-то мужчиной в черном тюрбане. Незнакомец прятал лицо и тюрбан завязал неумело, будто впервые этим занимался, прикидывался шарахани. Каимирец? Миреец? Маласанский пес? Он передал Эмре кожаную сумку со свитком… но что было дальше? Словно, покинув гавань, он провалился в яму, волшебную страну, где нет счета времени.

В этот раз у Эмре почти получилось сесть, но от боли в ушах зазвенело. Наконец он нашел правильное положение: перекатился на здоровый бок и поднялся, помогая себе руками. От усилий его бросило в пот. Эмре посидел немного, прислушиваясь к далекому звону кузнечного молота, кое-как встал, облизнул пересохшие губы. Перед глазами плясали звездочки, но он с трудом добрел до столика и жадно осушил стоявший на нем кувшин. Да благословят тебя боги, Чеда!

От воды заболел желудок, но даже боль лучше, чем жажда. Эмре с трудом дохромал через общую комнату до спальни Чеды. На полпути закружилась голова, забухало в груди сердце. Он едва не позвал на помощь, но в последний миг промолчал. Чеда и так позаботилась о нем, наверное, даже спасла, нечего дергать ее по пустякам, как ребенок.

– Чеда? – справившись с головокружением, он отдернул плотную занавесь, закрывавшую вход.

Чеда лежала, отвернувшись к стене, и даже не пошевелилась. Эмре хотел подтащить поближе стул, но ребра воспротивились. Здоровой рукой кое-как получилось совершить этот подвиг, хотя ножки стула душераздирающе скрипели по полу. А вот сесть оказалось сложнее – раны словно горящим маслом обмазали.

И все-таки, даже не снимая бинтов, он знал, что Чеда наложила идеальный шов. Эмре уже видел, как она зашивает раны: напоролся на камень, пытаясь влезть на старую крепостную стену, и получил возможность проверить ее умения. Она постоянно латала и себя: то после уличных драк, то после боев в Яме. Иногда – после вылазок в пустыню.

«Ты вся в мать», – ругал он Чеду. А она улыбалась в ответ, довольная сравнением.

– Чеда, – повторил он, убедившись, что голос больше не дрожит от боли. – Я знаю, что ты не спишь. Ты же обычно храпишь, как бык.

– А ты обычно воняешь, как бычий навоз, – буркнула она в стену. Он рассмеялся было, но тут же зашипел от боли. Чеда говорила как-то странно, будто перебрала арака и страдала от похмелья.

– Чеда, что случилось?

Какое-то время она молчала, тяжело дыша, будто собиралась с силами, чтоб ответить. И наконец повернулась к нему – тяжело, словно корабль, переваливающий через бархан.

– Да что за…

Ее левый глаз заплыл, кровь запеклась на лбу. Одежда порвана, губа раздулась.

– Ходила в Ямы. – Она попыталась улыбнуться, но получилась гримаса. – Проиграла одной крутой лестнице.

– Не шути со мной. – Он подтащил стул ближе, не