Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Оставьте нас, – тихо сказал Осман. Бойцы от неожиданности замерли. – Идите отсюда!
Тарик первым развернулся и вышел из переулка, задрав подбородок. За ним, обменявшись многозначительными взглядами, последовали громилы.
– Футляр открыт, – бросил Осман.
– Да.
– Кому ты собиралась его продать?
– Никому. Я никогда так не поступала.
– Никогда?
– Никогда, – повторила Чеда. – Я никогда не крала у тебя. У меня нет покупателя, я открыла его для себя.
– Значит, ты признаешь, что предавала меня, и не раз.
– Я тебя не предавала, Осман. Я сделала это…
Она умолкла. Никто не знал о ее цели, никто, кроме Эмре. Она так долго хранила эту тайну, что теперь слова не приходили.
– Ради матери? – вдруг спросил Осман и обернулся к Таурияту, невидимому за трехэтажными домами. – Ради того, чтоб свергнуть Королей?
Чеда застыла. Осман словно вскрыл ей череп и заглянул внутрь.
– Что ты так смотришь, Чедамин Айянеш'ала? Думаешь, никто не помнит твою мать? Может, она притворялась одинокой, никому не нужной, и тебя в этом убедила, но были люди, неравнодушные к ней. Особенно некоторые.
Чеда мысленно прокрутила его слова, и ужасающая мысль вдруг посетила ее.
– Ты… с мамой…
Осман непонимающе моргнул и рассмеялся.
– Нет, Чеда. Мы с ней были друзьями и порой оказывали друг другу разные услуги. Поэтому твое предательство ударило еще больнее.
– Даже если я вскрыла послание, что такого? Ты же ненавидишь Королей так же сильно, как я.
– Так же сильно? Нет. Они мне неприятны, но они же – единственный оплот постоянства в этом изменчивом городе. – Желваки заходили на его скулах, он переступил с ноги на ногу. – Я не могу просто тебя отпустить, Чеда. Если они увидят, что я обошелся с тобой мягко, начнут наглеть. И тогда все, что я выстроил с таким трудом, развалится. – Он сделал паузу, ожидая ответа, но Чеда лишь молча смотрела на него. – Ты больше ничего не хочешь мне сказать? Не желаешь объясниться?
Она не ответила. Что тут скажешь? Осман прав. Она понимала, на что шла.
– Хорошо, – бросил он и, выходя из переулка, обернулся к Тарику и остальным. – Ничего ей не сломайте.
Тарик был первым. Чеда подумала, не дать ли ему сдачи, просто чтобы стереть ухмылку с рожи, но сопротивляться значило продлевать страдания, поэтому она не дрогнула, когда кулак Тарика обрушился на нее. За ним вступили остальные.
В какой-то миг она упала, и пинки посыпались на ее спину, на ноги, вбивая в землю. Кто-то врезал ей по затылку так, что в глазах потемнело и руки разом обмякли. Кто-то развернул ее на спину и ударил в лицо, кто-то пнул в живот, по ребрам…
Когда они закончили, Чеда услышала чей-то стон. Она не сразу поняла, что сама издает эти жалкие звуки.
Что ж… пусть будет стон. Но им никогда не увидеть ее слез. Она никогда не доставит такого удовольствия ни Тарику, ни Осману…
Но, оглядевшись, Чеда поняла, что они давно ушли. Она пролежала в переулке до темноты, и люди, проходя мимо, гадали, наверное, чем эта несчастная заслужила такую взбучку.
Чеда полежала еще немного, медленно двигая руками и ногами, проверяя, сможет ли встать. Кое-как поднялась, шатаясь, словно ребенок, едва научившийся ходить, и побрела домой.
«Теперь не придется хромать понарошку», – подумала она и рассмеялась.
Глава 9
Одиннадцать лет назад…
Пустыня дышала дневным жаром. Мама налегла на румпель, и ялик подпрыгнул на дюне, заскрипели полозья.
– Я видела всякое в колокольчиках, – призналась наконец Чеда. Но Айя лишь покачала головой.
– Что ты видела?
– Жука-жесткокрыла. Кровавую руку. А еще Стальных дев и шейха.
– И черный клинок?
Чеда помедлила. Мама сидела к ней спиной и избегала смотреть в лицо, значит, для нее это было важно.
– Ага. Король мне его дал.
– Опиши.
Чеда попыталась вспомнить видение, но оно ускользало от нее. Она как могла описала одеяние Короля, его величественную фигуру, зал, в котором они стояли.
Раньше мама смотрела на горизонт в страхе, но теперь она будто смирилась. Чеде это не нравилось. Очень не нравилось.
– Видения все связаны, да?
Парус хлопнул на ветру, загудел и снова повис.
– Да, – безжизненным голосом ответила Айя. – Но это лишь возможные пути. Даже Салия не всегда может угадать, что исполнится, а что нет.
В этих словах послышалась надежда, но Чеда знала, что мама просто пытается ее успокоить. Айя верила в видения и умела толковать их куда лучше Чеды.
Она попыталась выудить еще что-нибудь: куда они едут? Что теперь будут делать? Но мама больше не хотела говорить об этом, и Чеда умолкла.
Они вернулись в Шарахай после полудня. Город шумел и радовался, как всегда после Бет За'ир, но Айя почему-то отвела Чеду не домой, а к Дардзаде. Аптекарь, который сегодня надел тауб в коричнево-белую полоску, не пустил Чеду на порог и вообще запер дверь на ключ, чтобы поговорить с Айей наедине.
Чеда осталась сидеть в пыли, разглядывая спешащих мимо равнодушных прохожих. Приближается ночь, а значит, мама снова уйдет.
Ей нужно сделать нечто очень важное, и Чеда никак не могла уговорить себя не бояться за нее. Она знала откуда-то: если мама уйдет, с ней случится что-то ужасное, непоправимое.
Но быть?
Айя говорила с Дардзадой часа два, действие лепестка давно выветрилось, и Чеду потряхивало, несмотря на жару. Живот заурчал, забурлил, будто поедая сам себя, и она, не выдержав, заплакала от боли.
– Что с тобой, дитя? – спросил кто-то. – Как тебе помочь?
Древняя старушка отложила узловатую трость, с трудом опустилась на колени и обняла Чеду.
– Ты кого-то потеряла, родненькая?
Да, подумала Чеда, я потеряла маму. Но вслух сказала: «Нет», и старушка ушла.
Когда терпеть стало совсем невмоготу, Чеда проскользнула в аптеку через задний ход и прилипла ухом к двери хозяйской спальни, слушая тихие голоса.
– Ты уверена? Ты точно этого хочешь? – Она никогда раньше не слышала, чтобы Дардзада умолял. Обычно он рявкал и приказывал, а теперь просил, как сама Чеда. – Еще не поздно, я могу поговорить с Наставницей, она вхожа к одному из Королей. Заляжем на день-два, а там посмотрим.
– Звучит безумно, и ты это знаешь.
– Не безумнее твоего плана.
– Я бы никогда не поставила все на женщину, которую мы толком не знаем.
– Она предана нам.
– Она была Стальной девой. Это отличный повод с ней не связываться. – Пауза. – Уже поздно. Оно хорошо настоялось?
Стекло звякнуло о стекло.
– Пей, если не