Можно было, конечно, сперва долечиться, отсидеться, но странный камень в футляре не давал Чеде покоя. Хотела сперва дождаться Эмре, но он явно предпочитал, чтоб его не трогали.

Пусть гуляет, подумала она, выходя на базар.

Солнце забралось высоко, и она с досадой вспомнила, что после обеда у нее урок в Ямах. Конечно, учеников, наверное, уже предупредили, что она не придет, но все-таки следовало извиниться. Потом.

По сравнению со вчерашним днем народу на базаре поуменьшилось, но все же никто не обратил внимания, когда она подошла к прилавку Телы.

Пекарша как раз сидела на корточках перед печью, выглядевшей так, будто ее сложили из кирпичей, оставшихся после постройки мироздания. Ловко орудуя деревянной лопаткой, Тела как раз переворачивала четыре лепешки. Заметив Чеду, она вздрогнула от неожиданности, но тут же улыбнулась, крутанула лопату жестом заправского мечника и сунула в подставку.

– У меня там как раз хлебы поднимаются, и парочку еще никто не застолбил. А может, хочешь лепешку с пылу с жару? Есть с кориандром, с фенхелем…

Вместо ответа Чеда показала лицо.

– Сиськи Наламэ, что случилось?!

Она улыбнулась.

– Ничего, моя хорошая. Я не поэтому пришла.

– Уверена? Я могу сбегать за Сейханом, он не только специями торгует, но и припарками!

Чеда покачала головой.

Тела решила не настаивать: она знала, что Чеда, пожив у Дардзады, могла не хуже Сейхана сделать себе припарки.

– Мне просто нужен твой брат.

– Йосан?

– Дауд.

Тела зажмурилась, пережидая порыв горячего ветра, раздувшего пологи лотков, взметнувшего ее волнистые пряди.

– Зачем тебе Дауд?

– Хочу, чтоб он меня просветил. Его же из училища еще не выгнали?

Тела удивленно рассмеялась.

– Не выгнали, не выгнали. Но зачем…

– Можешь передать ему кое-что?

* * *

Чеда помнила Дауда мальчишкой, наводившим ужас на весь базар. Он носился везде как сумасшедший, переворачивал бочки, крал мясные лепешки, думая, что никто не видит, и даже тряс с покупателей мелочь, чего торговцы особенно не любили. Не раз и не два ему устраивали взбучку. Сперва его отец возмущался, но поняв, что это неизбежно, а убивать паршивца никто не собирается, махнул рукой. Даже Тела, добрейшая из женщин, бегала за ним с ремнем.

Однако все признавали, что Дауд умен. Когда до него дошло наконец, что хулиганство будет однажды стоить пальца, а то и глаза, мальчишка начал работать за отцовским прилавком.

Заметив, что сын хорош в счетном деле, отец постепенно передал ему бухгалтерию. Но Дауду мало было просто рассчитывать покупателей и корпеть над амбарными книгами: он привлекал народ стихами, рассказывал истории.

Истории не бог весть какие – те же сказки, которыми матери убаюкивают детей, те же, которыми сказители на Желобе развлекают публику.

Но Дауд обладал настоящим талантом: он помнил мельчайшие детали, умел играть, голосом и жестами преображая истории, вкладывая в них то, о чем автор, возможно, даже не задумывался. Некоторые даже поговаривали, что он лучший рассказчик, чем старый Ибрагим – конечно, когда Ибрагим не слышал, – и слава о нем разлетелась по всему Шарахаю. Так его и заметил однажды наставник писцов из училищного скриптория.

Он подошел якобы попробовать медового печенья, но остался послушать историю Дауда.

Закончив, Дауд спросил наставника, рассказать ли ему еще что-нибудь, но тот ответил, что услышал достаточно, и удалился. Дауд расстроился было, однако на следующий день наставник пришел к его отцу и спросил, не желает ли тот отдать сына в обучение.

«У нас нет денег на училище», – возразил отец Дауда, но наставник по имени Амалос только улыбнулся и сказал, что обо всем позаботится.

С тех пор Дауд сильно изменился, Чеда едва узнала его в юноше, ступившем на порог чайханы.

Место встречи она выбрала сама: достаточно далеко от базара, чтобы не наткнуться на знакомых, но достаточно близко к Желобу и училищу, чтобы встреча старых друзей никого не удивила.

Дауд вырос: он всегда был длинным парнишкой, но теперь вытянулся выше Эмре. Мышц, как у Эмре, он, впрочем, не нарастил, так и остался стройным, будто тростник. Блеск в больших карих глазах и широкая улыбка никуда не делись, но пришло спокойствие, умение держаться с достоинством – этот юный ученый совсем не походил на уличного мальчишку.

Он остановился у входа, перекинулся парой слов с хозяйкой, почтительно склонив голову, сверкнул улыбкой. Наконец хозяйка соизволила подвести его к столику, за которым ждала Чеда, – самому последнему, подальше от любителей погреть уши.

Чеда сегодня переоделась в кремового цвета абайю и такую же куфию, закрывавшую все лицо до глаз. Заметив ее, Дауд просиял и прибавил шагу, легко лавируя в тесном зале, шумящем десятками голосов и скрипом потолочных опахал. В чайхану набилось множество разряженных купцов и путешественников. По их многослойным одеждам видно было, что эти люди в городе недавно: неделя-другая, и они, наплевав на приличия родины, сдадутся жару пустыни.

Дауд протиснулся наконец мимо них и вежливо поклонился.

– Прекрасный день для встречи старых друзей. – Он указал на столик. – Позволишь ли присесть?

– Конечно, – ответила Чеда, пряча улыбку. В детстве Дауд был в нее влюблен, и, кажется, чувства всколыхнулись вновь. Это следовало учитывать. Поболтать с ним, добыть сведения, но ни в коем случае не флиртовать.

Дауд, все так же улыбаясь, устроился на подушках напротив нее, но стоило ей размотать куфию, как его улыбка сползла с лица. Впрочем, Чеда не сомневалась, что теперь выглядит сносно: в конце концов, прошла неделя, и пусть ребра до сих пор болели, чувствовала она себя гораздо лучше, особенно выпив мерзкого зелья Дардзады. На вкус оно как шакалье дерьмо, зато помогает. Синяки, к сожалению, так просто сходить не желали. Она думала не показывать их Дауду, чтобы не волновать его, но сидеть с закрытым лицом было бы грубо, а она не хотела грубить тому, кого просила о важных вещах.

– Чеда, что случилось?

Она отмахнулась.

– Подралась с веткой.

– С веткой? Я бы сказал, что на тебя дерево напало, да еще и дружков привело!

– В их защиту скажу, что я женщина пылкая. Они, верно, лесного пожара испугались.

Дауд рассмеялся, успокоенный. Чеда похлопала по подушкам рядом, чтобы подсел ближе. Теперь ничего не закрывало ей обзор, да и говорить было удобнее. К тому же, так Дауду не пришлось бы постоянно смотреть на ее лицо.

Подбежал мальчик-подавальщик в голубой шапочке-куфи, застыл, ожидая заказа.

– Бери что хочешь, – сказала Чеда. – У них замечательные чаи со всех уголков света, многих я еще не пробовала. А муж хозяйки готовит ягодные пирожные – язык откусишь.