шарики из массы, от которой пахло овсяными хлопьями, изюмом и коричневым сахаром. – Ты теряешь хватку, если вернулся с единственным пленником.

– Сарказм, – заметил я, схватил один из безупречных шариков и, сунув его в рот, застонал от удовольствия. – Вкуснятина.

Мерельда насупила брови и махнула в мою сторону полотенцем.

– Давай уже к делу. – Она отодвинула поднос подальше от меня. Мудро. – Какое дело мне до этого гостя? Ты же не кормишь пленников.

– Эту нужно кормить трижды в день и готовить для нее все, что она пожелает.

– Трижды в день? – Золотистые брови Мерельды взлетели, она недоуменно захлопала глазами и внимательно посмотрела на меня: – Ты же не…

– На этом все, – отрезал я, не желая посвящать всю кухню в то, чего прислуге знать не следовало бы. Не то чтобы я стыдился. К стыду чувство, которое я испытывал, навязчивое и неотступное, отношения не имело. Мне просто не хотелось давать поварятам лишний повод для сплетен, коими они обменивались, готовя нам еду.

Мерельда не сводила с меня взгляда, пока я не покинул кухню. Наш дворец, который часто называли Цитаделью Тьмы, гудел от суеты и шепотков прислуги, сновавшей по коридорам и комнатам.

Я учуял приближение дяди еще до того, как увидел его, и еле сдержал брань. Он вышел из маленького салона, где поджидал меня, и зашагал со мной в ногу.

– Нужно поговорить.

– Да? – Мне не терпелось послать его куда подальше, но вместо этого я спросил: – О чем же?

Дядя указал на опустевшую гостиную – Клык давно ушел, но остатки его ужина все еще валялись на столе. Одни лишь кости.

– Ты прекрасно знаешь о чем, – ответил Серрин, закрыв двери. Что не помешало бы проходящим мимо подслушать нашу беседу, так как большинство фейри здесь были перевертышами. Поэтому я наложил ограждающие чары, дабы наши слова не покинули стен этой комнаты. Дядя добавил: – Легенда о черном лебеде считалась сказочкой, но теперь-то мы знаем, что он существует.

– Она существует, – поправил я и уперся плечом в стену. – Ее зовут Опал.

Серрин сощурил синие глаза:

– Это не важно. Ты притащил в наш дом, в нашу твердыню то, что, согласно предсказанию, положит нам конец. Хуже того… – Он свел густые брови. – Ты, судя по всему, чертовски этому рад.

Я провел языком по клыкам и ухмыльнулся себе под нос.

– Не тревожься почем зря. Она и мухи не обидит. – Я приосанился и провел рукой по волосам. – Приготовь первый легион к выступлению на закате.

– Ты взял в плен их принцессу, мы прикончили их короля, – невпопад сказал Серрин с несколько удивленным видом. – Кто на очереди – королева? Какой толк от твоего лебедя, если их королевство падет?

– Есть от лебедя толк или нет, тебя не касается, – отрезал я. – Отправляемся в бухту. Во время визита в замок Эррин я прознал, что послезавтра на рассвете прибудут корабли.

– Дейд.

Я направился к выходу, но его слова остановили меня:

– Боюсь, что предсказанное звездами тебе – да и всем нам – сбудется, если мы продолжим гнуть свою линию, зная о том, что лебедь существует.

Когда перо огонь найдет, желание отомстить пройдет.

Вспыхнувший во мне гнев затмил все предсказания звезд на свете. Я резко развернулся и прорычал:

– Предлагаешь все закончить? Когда нам вот столечко осталось – и мы выкосим их всех?

– Я не планировал выкашивать их, мой король, только отомстить тем, кто разбил наши сердца. Ты достиг почти всех поставленных нами целей, поэтому, возможно, пора составить новый план. – Он расправил плечи и расставил ноги пошире. Боевая стойка – в подтверждение его словам. – Теперь надо их поработить.

Несколько долгих секунд я неотрывно смотрел на него, а затем из груди моей вырвался хриплый смех, который превратился в гогот. Я схватил его за грудки и ощерился:

– Ты смеешь указывать мне, что надо делать, а что – нет?

Всю мою сраную жизнь этот кретин потчевал меня рассказами об убийствах, горе и возмездии. В пять лет мне всучили меч и велели утереть слезы и зарубить того, кто был им причиной.

Серрин ни разу не дал мне передышки, но теперь требовал ее от меня.

К его чести, он не дрогнул, но уверенно произнес сквозь зубы:

– Я лишь желаю тебе победы, а не поражения, Дейд.

Упершись в него убийственным взглядом, я процедил:

– Это ты создал меня, ты взрастил меня таким, какой я есть, поэтому не смей стоять тут и притворяться, будто ничего не понимаешь – будто не знаешь, кто я. – Мои когти рассекли ткань его туники, и я оттолкнул его. – Если мы отступим хоть на дюйм, то потеряем преимущество. Мы проиграем эту войну. Вот чему ты меня научил. Вот во что я верю. Так что держи свои сраные опасения насчет предсказаний при себе.

Двери распахнулись, а затем захлопнулись у него перед носом, когда я, пылая негодованием, вырвался оттуда и утопал прочь.

* * *

Втянув когти, я дождался, когда беспримесная ярость, которую пробудил во мне Серрин, – тот уголек, что никогда не затухал во мне, – угаснет до контролируемого тления.

Остановившись у двери в комнату Опал, я прислушался. Сердце у нее колотилось не так часто, как в тот миг, когда мы сюда прибыли, но как же оно трепыхалось, качая кровь по тому роскошному телу, питая каждый ее шаг, – Опал беспокойно металась по ту сторону двери.

Встреча с ней оказалась для меня неожиданностью. Сказка о принцессе-лебеди была одной из множества историй, что рассказывали у костра или перед сном. Некоторые из них были вымыслом, смешанным с событиями прошлого, иные – выдумкой от начала до конца, нацеленной припугнуть детвору, развлечь собратьев или напарников по караулу.

Все это время она была легендой. И теперь эта легенда стала явью – плоть, кровь и горящие золотые глаза.

Моя. Вся моя, от и до. А у идеального принца Эррина теперь на спине мишень. Смерть его наступит куда раньше, чем мы ожидали. Куда раньше, чем подойдет разумный срок.

У него будет достаточно времени, чтобы пожалеть о том, как он распустил руки, пока он будет висеть на крючке, словно туша дичи, в утробе моей цитадели, а кровь его будет медленно собираться в лужу на полу.

Лебедь, похоже, учуяла мой прилив бешенства – воздух нагрелся от моей жажды мщения – и перестала расхаживать по комнате. Я пригладил и без того безупречную шевелюру и с улыбкой распахнул дверь.

И получил по голове канделябром.

Я покачнулся, но лишь на мгновение, и, догнав лебедь у самой лестницы, обхватил ее за талию.

Она извивалась и сопротивлялась, пинала меня пятками по ногам. Я не обращал внимания на эти удары. Отнес ее обратно в комнату, поставил на пол и окинул взглядом – в золотых глазах бушевала буря, полная грудь вздымалась.

Заметив, на что именно я смотрю, она злобно оскалилась. Я ухмыльнулся.

– Сердишься на меня, значит.

Лежавший у меня на пути канделябр я пинком отправил в сторону и закрыл дверь. По лбу что-то текло.

– Ты убил моего отца, – повторила она, кажется, в сотый раз. – Ты обольстил, обманул и похитил меня. – Улыбка у нее была отнюдь не добрая, но все равно поразительно красивая. Она прорычала: – Сержусь – это слишком мягко сказано, король.

Я дотронулся до лба – из нанесенной ею раны текла кровь. Я растер ее между пальцами.

– Тогда скажи иначе.

– Что? – Она злобно зыркнула на меня и отступила к кровати, когда я пошел на нее.

– Подбери другое слово. Презрение, отвращение, раздражение, ненависть, омерзение…

Замерев, лебедь прищурилась было, но затем уронила взгляд на пушистый ковер у кровати – тени от длинных ресниц легли ей на скулы.

– Просто… уйди.

– Чтобы ты вновь попыталась сбежать? – спросил я. Мне было интересно и смешно. – Скажи-ка, солнышко. Зачем ты дождалась моего прихода, хотя могла с легкостью найти отсюда другой выход?

Ее молчание говорило само за себя – красноречиво говорило о том, что оба мы и так уже знали.

– Потому что я все равно тебя найду, – тихо и ласково произнес я, поддел окровавленными пальцами ее подбородок и притянул к себе. Она подняла взгляд. – Куда бы ты ни сбежала, как бы далеко ни забралась, где бы ни схоронилась, это… – я провел окровавленным большим пальцем по ее губе, у нее расширились зрачки, она резко выдохнула, – всегда приведет нас друг к другу, если мы окажемся в разлуке, и, лебедь моя… – Ее ресницы вспорхнули, а я все дразняще гладил