— Кого ты загадала, Настенька? — испуганно спросила меня Варвара.

— Возлюбленного, — коротко ответила я и вновь вгляделась в чёрный застывший воск.

— И что видишь? — настороженно спросила меня Варя, — Что-нибудь мерещится? Какой он?

Я нагнулась ниже и прищурилась. И вдруг перед глазами всё поплыло, а перед моим взором совершенно неожиданно показались тёплые светло-карие глаза в обрамлении тёмных густых бровей. Затем внезапно картинка смазалась, и вдруг на меня смотрели уже глаза цвета стали, глубокого насыщенного серого цвета. Но и они вдруг исчезли, а на смену им появились ярко-голубые.

На последнем видении я испуганно отшатнулась от стола, часто заморгав и развеивая стоявшую перед глазами картинку.

— Бред какой-то, глупости всё это, — раздражённо произнесла я, а потом нарочито весёлым голосом спросила у девушек, — Неужели вы во всё это верите?

— Конечно, — мечтательно улыбнулась Дарья, а все остальные робко закивали в знак согласия.

Я ещё раз встряхнула головой, окончательно избавившись от нахлынувшего на меня наваждения, и с легкой улыбкой произнесла:

— Ерунда всё это, сказки.

А потом, поддавшись какому-то наитию, вспомнив знаменитый стих Жуковского, я заговорила нараспев:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

Слушали; кормили

Счетным курицу зерном;

Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат

И над чашей пели в лад

Песенки подблюдны…

Вот в светлице стол накрыт

Белой пеленою;

И на том столе стоит

Зеркало с свечою;

Два прибора на столе.

«Загадай, Светлана;

В чистом зеркала стекле

В полночь, без обмана

Ты узнаешь жребий свой:

Стукнет в двери милый твой

Легкою рукою;

Упадет с дверей запор;

Сядет он за свой прибор

Ужинать с тобою».

Вот красавица одна;

К зеркалу садится;

С тайной робостью она

В зеркало глядится;

Темно в зеркале; кругом

Мертвое молчанье;

Свечка трепетным огнем

Чуть лиет сиянье…

Робость в ней волнует грудь,

Страшно ей назад взглянуть,

Страх туманит очи…

С треском пыхнул огонек,

Крикнул жалобно сверчок,

Вестник полуночи…

Я говорила, а девушки все обратились в слух, подавшись вперёд и ловя моё каждое слово. Когда же последние строки стихотворения закончились, они так и продолжали молчать.

Наступила полнейшая тишина, нарушаемая лишь тихим треском лучин, да далёким лаем собак где-то на улице. И вдруг в этом полнейшем безмолвии, с громким скрипом распахнулась дверь. Все девушки испугано обернулись и замерли.

Из тёмного дверного проёма показалась сначала одна человеческая нога, затем другая… Кто-то из девушек неожиданно взвизгнул. К одному испуганному девичьему голосу добавился второй, затем третий. Через каких-то пару секунд ор и визг стоял такой, что я чуть не оглохла.

— Уууу, шалые! — раздался чей-то недовольный низкий голос от двери.

И в следующую минуту в избу ввалился подвыпивший Макар, сыпля проклятиями на бестолковых девиц, которые перебудили половину села своими истошными воплями.

Глава 9

Воскресенье ознаменовалось большим праздником — проводами масленицы. И как сказал мой домовой: «Разговению конец, посту великому начало».

С самого утра на улице наблюдалось оживление. Даже мне было видно, как мимо моей избы туда-сюда снуют односельчане и деревенская ребятня.

— Настя! — раздались громкие девичьи голосочки откуда-то с улицы.

Мне даже показалось, что я ослышалась, но прижав свой нос к холодному стеклышку окошка, увидела три фигурки возле моего забора, одна из которых активно махала мне рукой.

— Матрёнины сёстры тебя на гуляние кличут, — разъяснил всё происходящее Казимир, — Давай, красавица, собирайся. Не дело молодой девке от людей прятаться.

И с этими словами он приготовил мне плотный сарафан, и валенки. А мои тёплые штаны, которые я обычно надевала, когда собиралась на улицу, он поспешно засунул в сундук, а затем посмотрел на меня осуждающе и безапелляционно.

— Ладно, ладно, сарафан так сарафан, — сдалась я на его немой уговор.

Обрадованный моей сговорчивостью, домовичок лихо соскочил с одного сундука, приоткрыл крышку другого и выудил из его недр красивый синий платок, сплошь расшитый красной шелковой нитью.

— Под цвет твоих очей, — довольно ухмыльнулся нечисть, передавая мне убор.

И действительно, ярко-васильковый цвет платка, выгодно подчеркивал цвет моих глаз, делая их ещё ярче и выразительней. А красная вышивка делала его нарядным и праздничным.

Когда с быстрыми сборами было покончено, за это отдельное спасибо нужно было сказать Казимиру, и я, наконец, покинула свою избу, то оценила праздничные наряды и ожидавших меня подруг, а они же в свою очередь окинули меня своими восхищенными взглядами.

— Ну, Настька теперь всех парней отобьёт, — погрустнела Варвара Морозова, средняя сестра, которой на скидку было лет семнадцать.

Старшая же, Дарья, которой было около двадцати, на реплику сестры лишь снисходительно хмыкнула, а младшая, Лиза, девушка примерно моего возраста, внимательно принялась рассматривать меня всю. Особо её заинтересовала моя длинная коса, в которую, благодаря ворожбе моего домовика, было вплетено аж целых семь цветных лент.

— Ну что, подружка? — одобряюще взяла меня за руку Даша, — Ай-да хороводы водить, да песни петь?

И в следующую минуту меня уже тащили за руку через всё село на «красную поляну». Как пояснила по пути мне Лиза, красной поляной называлось место возле села, где проводились различные празднования, разжигались костры, водились хороводы.

И действительно, достигнув противоположной окраины села, мы вышли на утоптанное поле, где с бугорков и холмиков молодёжь вовсю уже каталась на санях, девушки, сбившись в небольшие стайки, о чём-то шушукались и посмеивались, глядя на озадаченных парней, которые устанавливали масленичный столб, а в нескольких метрах от него красовалось соломенное чучело.

Подхватив меня под руку, сестры Морозовы увлекли меня к снежной горке и спешно усадили на деревянные саночки. Даша примостилась спереди, а Варя и Лиза сзади. И мы понеслись навстречу холодному ветру и безудержному веселью, целиком и полностью растворяясь в снежной забаве.

Дальше были кулачные бои, где мужское население села устроило побоище из разряда «стенка на стенку». Н-да, сомнительное развлечение.

После того, как желание «почесать кулаки» у односельчан было удовлетворено, а нескольких, особо дорвавшихся до мордобоя, увели чуть ли не в бесчувственном состоянии, снежные забавы и праздничные гуляния вновь возобновились.

К нам подбежали несколько парней, среди которых я узнала Никиту Колобова, младшего сына старосты. Заозиравшись по сторонам, я обнаружила его старшего брата, Ивана, возле масленичного столба, в окружении других ребят, которые безуспешно пытались вскарабкаться по гладкой и сколькой поверхности столба к самому верху, где были прикреплены связки сдобных баранок и сладких кренделей.

Увидев меня среди подошедших девушек, младший Колобов засмущался и опустил свой взгляд, а