связи. Журналист Андрей Максимов приезжал в Дом творчества писателей на Рижском взморье с отцом, поэтом Марком Максимовым. Андрей Маркович в ответ на мой вопрос ответил, что «попасть летом в Дубулты было невозможно. Только по блату. Или если секретарь союза. Записывались за год. И не только в Дубулты… Секретари СП всегда брали лучшие номера».

В августе 1974 года в Дубулты приехал 83-летний ветеран-имажинист Рюрик Ивнев (по паспорту Михаил Александрович Ковалев). 21 августа он отметил в дневнике: «Здесь отдыхает очень много иностранцев, не говоря уже о приехавших из Венгрии, Польши и социалистических республик и со всех концов нашей страны. Подтвердилось… как трудно было получить путевки в Дубулты. Но не для нас. Мы получили ее молниеносно… Мы попали сюда “через Ильинские ворота”»{75}. Ильинскими воротами называли здание ЦК КПСС на Старой площади. Своеобразный московский жаргон, понятный лишь столичным жителям. Вспомнилось вдруг, что Екатерину Алексеевну Фурцеву за ее близость к Никите Сергеевичу Хрущёву прозвали как-то «Никитскими воротами»…

Да откуда взяться свободным номерам для простых писателей, если в Дом творчества (как свидетельствуют архивные источники) то и дело завозили литераторов из таких заповедных стран, что нарочно не придумаешь, – из Бангладеш, Индии, Пакистана. И всё во имя дела мира и укрепления взаимопонимания между народами. Случилась эта эпохальная встреча (вторая по счету) в мае 1974 года{76}. Не менее часто проводились в Дубулты всевозможные семинары и всесоюзные встречи литераторов.

Писатели жили на разных этажах, но столовая была общей. Хорошо ли кормили? Этот насущный вопрос нашел свое отражение в памяти отдыхающих в первую очередь. Все зависело от писательских запросов. Например, Юрий Казаков был не в восторге от местного меню. Весной 1981 года он взялся за письмо своему другу и коллеге Виктору Конецкому. Он начал его писать 20 марта, а закончил 18 мая, когда Конецкий уже пребывал на Рижском взморье:

«Ты небось успел уже нажраться латышской водки и опохмелиться? Очень бы мне этого не хотелось бы! Там в этом вшивом доме перед столовой бар есть. Этот бар, бывало, все меня сбивал с панталыку. Идешь честно на обед, а тут бар… Но все-таки, Витя, я боролся. Свидетельство тому 140 страниц сценария, то есть хорошей прозы. В целях борьбы с баром я зато охотно посещал пивные. Их две: одна возле станции Дубулты. Другая в Майори. И в той и другой прелестно. Никакого тебе мата, ни опухших рож, ни пальто, надетых на голое тело, – тихо и благородно и народу мало. Правда то было в марте – апреле. Теперь небось в Дубулты полно народу. Не знаю, как ты в смысле еды, разборчив ли? Кормили нас дурно. При таком огромном количестве столующихся, естественно, и воровство было огромное, так что калорий нам не хватало. Времена быстротекущи, поэтому не знаю как сейчас, а тогда я выходил из положения, покупая сосиски или копчушку и пожирая все это, запершись в номере и запивая чудесным рижским пивом…

<…> Теперь вот что, давай-ка ты из Дубулт едь не в Питер, а в Москву, а потом, не заходя никуда, дуй ко мне в Абрамцево. Поживешь у меня хоть недельку, да и в Москве небось делишки найдутся. Приезжай, Витя, а то кто знает, когда повидаемся! Я даже, если машину исправлю, и встретить тебя могу… Отдыхай, Витя, дай Бог тебе здоровья. В этом Доме творчества, кроме бара, есть также и медицина и даже стоматология, не пренебрегай медициной, покупайся в ваннах и пусть тебе в задницу впилится животворная тонкая сталь!

Целую. Ю. Казаков»{77}.

Удивительное письмо. Ну разве мог кто-то помимо Юрия Казакова так мастерски описать существование писателя в Дубулты? «Вшивый дом» – как можно догадаться, это и есть Дом творчества имени Яна Райниса? Но почему вшивый? Там что, в номерах были вши? Или клопы с тараканами? Не выдумка ли это Юрия Казакова? И где тогда располагалась писательская баня? Скорее всего, слово «вшивый» упомянуто здесь в ином смысловом значении: дрянной, паршивый. О вкусах не спорят. Казаков так и остался патриотом Абрамцева. И имел на это право. А латышские названия его забавляли, особенно река Лиелупе. А еще то, что «столовая» звучит как «едница», а парикмахерская – «фризетава»… Что касается Конецкого, то, приезжая в Дубулты, он непременно заглядывал в гости к рижанину Валентину Пикулю. В семье Пикулей его называли «Вик-Вик».

А Екатерине Рождественской ассортимент столовой Дома творчества понравился: «В 9—10 начинался завтрак в большом, дальнем зале со стеклянными стенами: сидишь, словно в саду, а вокруг вкушают и чавкают столпы советской литературы. На завтрак обычно вкуснейший творог или сырники и снова кефир, местный сыр с тмином, нарезанный волнистыми треугольничками, крестьянский завтрак – тушенная с луком и шпиком картошка, залитая яйцом, нечто вроде омлета. Кофе с молоком, чай из титана. И меню, которое надо заполнить на следующий день». Запомнился ей и обед: суп «Шелестень», лангет, зразы, жаркое по-домашнему.

И конечно, фирменный луковый клопс. Как без него в Латвии. А «после обеда все обычно недолго сидели в зале перед столовой, читали газеты и обсуждали с друзьями новости и планы на вечер. Потом отец поднимался к себе в номер и садился писать. Работал почти до ужина. В номере всегда были чай, кипятильник и большая кружка. И какие-нибудь печенья»{78}.

Местная кухня вкусна, разнообразна и полезна. И я не удивлюсь, если когда-нибудь выяснится, что здешние повара добавляли в супы и каши какую-то особую приправу, повышавшую творческий потенциал советских писателей. Не зря они так стремились в Дубулты и работали с особым удовлетворением. Вот и Дзидра Тубельская утверждает: «В столовой тоже кипели страсти. Секретарей сажали у окна, и они сами могли себе выбирать соседей по столу». Интересная подробность. Но это надо у самих писательских чиновников спросить. А еще «в десять вечера полагался кефир. С каким азартом писатели, прервав на полуслове беседу, неслись в столовую, чтобы получить причитающийся стакан!»{79}. Про кефир – это метко. В СССР кефир на ночь давали в больницах, пионерских лагерях, санаториях, лечебно-трудовых профилакториях и Доме творчества в Дубулты. К тому же местный юрмальский кефир обладал особенным вкусом: колхозы Советской Латвии славились своими коровами-рекордсменами. Но я, честно говоря, с трудом представляю Василия Аксёнова или Юрия Трифонова бегущими за кефиром.

Главное, что голодными писателей никто бы не оставил. Мы уже прочитали письмо Юрия Казакова, уплетавшего сосиски в своем номере, следовательно, в местных магазинах их вполне можно было купить. Прибалтика снабжалась продуктами даже лучше, чем средняя полоса России. А один литератор из Полтавы постоянно привозил с собой шмат сала, ибо столовскую еду его организм не принимал. Так что все относительно.

«Обеденный зал Дома писателей