Вообще, надо сказать, престиж и регалии определяли в Доме творчества всю его жизнь. Бауман соблюдал табель о рангах свято. Все связанные с этим скандалы он умел улаживать мастерски, каждый раз ловко ублажая высокопоставленных персон. Хотя со стороны это уже тогда казалось смешным. В принципе, что сказочник Лагин и критики Иванова или Анненский, что Чаковский или знаменитый поэт Рождественский – они для всех были одинаково почитаемыми писателями. Не больше и не меньше. Гораздо важней было, как котировались их книги»{54}.

И все же местные литераторы в основной своей массе не стремились в Дубулты: «Латышские писатели никогда не были поклонниками взморья – на отдых и в “творческие командировки” предпочитали выезжать в деревню, к себе на хутора. Все они – горожане либо в первом, либо во втором поколении, поэтому отдыхать любили в родных местах. Дубулты для многих из них всегда были, что кость в горле. Даже на общесоюзные и международные литературные семинары и конференции, когда эти мероприятия проводились в Доме творчества, их было не заманить никакими коврижками»{55}, – отмечает Гарри Гайлит.

А вот москвичи с ленинградцами приезжали охотно, да что там говорить – издавна полюбили Дубулты и руководители союзов писателей республик Средней Азии. «Был у меня Леонов… Очень смешно показывал, как в Латвию на писательскую конференцию приезжает представитель киргизской литературы только для того, чтобы сказать: “Мы, киргизские писатели, шлем вам пламенный жаркий привет” и т. д. Как за то, что он скажет эти шаблонные фразы, он получает подъемные, командировочные»{56}, – отметил в дневнике 13 июня 1954 года Корней Чуковский.

Врачи курортной поликлиники, заботясь о драгоценном здоровье писателей, в качестве главного фактора оздоровления называли соблюдение режима дня и отдыха. Утром рекомендовался променад по пляжу с одновременным вдыханием целебного морского воздуха. Некоторые бегали по утрам от инфаркта. Или просто – бегали, правда, не всегда в спортивных костюмах. Прозаик Виктория Токарева рассказывала, как однажды проснулась знаменитой, открыв журнал с ее первым опубликованным рассказом, с портретом и предисловием Константина Симонова: «Это было в Прибалтике, [я] бежала две железнодорожных остановки, от Дубулты до Дзинтари, иначе счастье меня разорвало бы!»{57} Ощущение, знакомое многим литераторам.

После завтрака к услугам отдыхающих – медицинские процедуры, как то: всевозможные ванны с полезными минералами (местные грязи оживляли даже безнадежно больных), иглотерапия, массаж, а еще бассейн. Желающие могли вставить зубы – Дом творчества на всю округу славился своим стоматологом. Потом обед с обязательным сном… Впрочем, «отдохнув первую неделю от городской жизни, все переносили свои процедуры и длительные прогулки по пляжу на вторую половину дня, ближе к вечеру. До обеда Дом творчества выглядел опустевшим. Только перья скрипели и стучали машинки», – пишет бывший постоялец «резервации»{58}.

А вот Борису Слуцкому ни морской воздух, никакие процедуры в Доме творчества не помогли одолеть тяжелую депрессию. Даниил Данин вспоминал: «Май 1977 года. Дубулты. Писательский дом. Одолеваемый приступом депрессии, Борис Слуцкий не выходит из своего номера на шестом этаже. К счастью, стоят холодные дни: оконная дверь и огромное провоцирующее окно надежно заперты. Мы с Виталием Сёминым идем навестить беднягу… Боря сидел не за столом, а у стола. Тепло одет, но в одних носках. Точно собирался на прогулку, а потом раздумал. Уставился на обоих как бы одним взглядом на двоих. Разговор не вязался»{59}. С равнодушием воспринимая попытку разговорить его, в конце концов поэт ответил: «Мне все равно…» Думается, что все равно ему было и где жить – на шестом или восьмом этаже. Вскоре Слуцкого отправили в Москву…

В 1960-е годы в зимние месяцы в Дубулты собиралась отличная компания писательской «молодежи» – так ее можно было бы назвать по сравнению с литераторами-аксакалами. Приезжали они обычно зимой – Василий Аксёнов, Станислав Рассадин, Григорий Поженян, Станислав Куняев, Владимир Войнович, Фазиль Искандер, Борис Балтер и другие. На пляже было пустынно, холодный морской ветер загонял писателей обратно в их номера, способствуя небывалой творческой плодовитости.

Анатолий Гладилин свидетельствует: «Несколько лет подряд мы с Аксёновым ездили в Дом творчества в Дубулты… и успевали за месяц пребывания… написать каждый по новой книге… Аксёнов не был тогда таким строгим, он был, что называется, “хорошим парнем”, и все с ним дружили или хотели дружить. Ну а дружба с “хорошим парнем”, по русской традиции, сами знаете, во что выливается. А я ввел правило: до семи вечера все сидят, работают, никто ни к кому не заходит, никто никого не трогает. Вот после семи – пожалуйста, гуляй на здоровье… Так вот, сижу я в своей комнате, в старом флигеле Дома творчества… и с ненавистью гляжу на чистый лист бумаги. Так обычно у меня начинается работа: час гляжу с ненавистью, потом появляется первая строчка. А в соседней комнате Аксёнов. Значит, в тот день я несколько часов испепеляю ненавистью чистый лист и ничего не появляется. Дай, думаю, загляну к Аксёнову – что он там делает и не увел ли его опять Поженян? Тихонько открываю балконную дверь, прохожу по снегу к окну Аксёнова (тайком заглядываю в чужую жизнь!). И что я вижу: Аксёнов, сволочь, вдохновенно пишет, пера не отрывает от бумаги, и лицо у него такое счастливое! Таким счастливым я больше никогда его не видел»{60}. Жаль, что под рукой у мемуариста не было фотоаппарата.

Василий Павлович Аксёнов был лидером возникшей в оттепель так называемой молодежной прозы. Герои его повестей – «Коллеги» (1960), «Звёздный билет» (1961), «Апельсины из Марокко» (1963), «Затоваренная бочкотара» (1968) – нестандартно думающие и соответствующим образом поступающие молодые люди, во многом похожие на самого автора с его нескрываемой иронией, исповедальной манерой изложения и подозрительным для официальной критики скепсисом. Пожалуй, самое главное произведение Аксёнова – роман «Остров Крым», законченный в 1979 году и опубликованный в США в 1981 году, куда автор выехал годом ранее (затем был лишен советского гражданства). Как выяснилось много лет спустя, Аксёнов оказался пророком. Его влияние на писателей-сверстников (а не только на читателей) было весьма ощутимо, появилось даже смешное определение «подАксёновики», впервые употребленное, впрочем, в негативном плане в одной из советских газет. Теперь же «подАксёновиками» называться не стыдно, а даже почетно. Среди представителей молодежной прозы – Анатолий Гладилин («Хроника времён Виктора Подгурского», 1956), Анатолий Кузнецов («Продолжение легенды», 1958; «Бабий Яр», 1966), Владимир Войнович («Мы здесь живём», 1961; «Два товарища», 1967). Вполне закономерно, что в дальнейшем все эти писатели эмигрировали из СССР. Так молодежная проза плавно перетекла в прозу эмигрантскую, третьей волны.

Соседство литераторов друг с другом порой приводило к необычным творческим экспериментам. Геннадий Красухин свидетельствует: «При мне в писательском Доме творчества в Дубултах