— И вы ничего не видели и не слышали? — Перри Мейсон продолжал расспрашивать Норму Вейтч.

— Абсолютно ничего.

— Есть какие-то мысли по поводу происшедшего?

— Ни одной, которую стоило бы произнести вслух, — покачала головой девушка.

Мейсон бросил на нее внимательный взгляд.

— А те, что не стоит произносить? — спросил адвокат.

— Я здесь живу всего неделю, но за это время…

— Норма! — воскликнула ее мать, причем ее голос внезапно утратил всю сухость и звучал, как удар кнута.

Девушка резко замолчала.

Перри Мейсон бросил взгляд на ее мать. Она даже не подняла глаз от стола, обращаясь к дочери.

— А вы что-нибудь слышали, миссис Вейтч? — спросил он.

— Я — прислуга. Ничего не вижу, ничего не слышу.

— Это очень похвально для прислуги, но только пока речь идет о бытовых мелочах, — заметил адвокат. — Но когда речь идет об убийстве, то полиция, как вы скоро сможете заметить, будет придерживаться другого мнения. Они обязательно попросят вас вспомнить все, что вы видели и слышали.

— Я ничего не видела, — сказала миссис Вейтч, и ни один мускул не дрогнул на ее лице.

— И не слышали?

— Нет.

Мейсон нахмурился. Он чувствовал, что эта женщина что-то скрывает.

— Вы точно также отвечали на вопросы полицейских, когда вас допрашивали наверху? — спросил Мейсон.

— Я думаю, кофе вот-вот будет готов. Как только начнет кипеть — убавьте, пожалуйста, огонь.

— Я присмотрю за кофе, — сказал Мейсон. — Но меня интересует, отвечали ли вы полицейским таким же образом.

— Каким образом?

— Как сейчас мне.

— Я сказала им то же самое: я ничего не видела и ничего не слышала, — объявила миссис Вейтч.

Норма Вейтч захихикала.

— Это мамина версия, и она от нее не отступится, — сообщила девушка.

— Норма! — рявкнула миссис Вейтч.

Мейсон не спускал глаз с обеих женщин. Его задумчивое лицо оставалось абсолютно спокойным. Только глаза смотрели настороженно, и по этому взгляду можно было понять, что он что-то просчитывает.

— Вы знаете, миссис Вейтч, что я адвокат. Если вы можете мне что-то сообщить, то сейчас самое подходящее время.

— М-м-м, — промычала миссис Вейтч без всяких эмоций.

— Что это значит? — спросил Перри Мейсон.

— Я согласна с тем, что это самое подходящее время.

На минуту воцарилась тишина.

— И что? — спросил Мейсон.

— Но мне нечего вам сказать, — заявила женщина, все также глядя на стол.

В эту минуту кофе забулькал, Мейсон убавил газ.

— Я достану чашки и блюдца, — сказала Норма, вскакивая с места.

— Сядь, Норма, — приказала ее мать. — Я сама все сделаю. — Она отодвинула стул, подошла к буфету, достала несколько чашек с блюдцами. — Для них сойдут и эти.

— Но, мама, это же чашки для шоферов и прислуги, — заметила Норма.

— А это полицейские. Какая разница? — спросила миссис Вейтч.

— Большая, — сказала Норма.

— Это мне решать, — объявила ее мать. — Ты знаешь, что сказал бы хозяин, если был бы жив? Он бы им вообще ничего не дал.

— Но он умер, — напомнила Норма. — И теперь здесь будет хозяйничать миссис Белтер.

Миссис Вейтч повернулась и посмотрела на дочь своими тусклыми, глубоко посаженными глазами.

— Я в этом не уверена, — объявила экономка.

Перри Мейсон разлил черный и дымящийся кофе.

— Дайте мне какой-нибудь поднос, — попросил Мейсон. — Я отнесу кофе сержанту Хоффману и Карлу Гриффину, а вы можете подать кофе наверх остальным.

Миссис Вейтч молча вручила ему поднос. Мейсон поставил на него три чашки с кофе и отправился через столовую назад в гостиную.

Сержант Хоффман стоял, широко расставив ноги и наклонив голову вперед. На одном из стульев сидел поникший Карл Гриффин. Лицо его раскраснелось, а глаза все также оставались налитыми кровью.

Сержант Хоффман как раз что-то говорил, когда Перри Мейсон вошел, держа поднос с кофе.

— Вы совсем не так отзывались о ней, когда только приехали.

— Я тогда был пьян, — ответил Гриффин.

Хоффман внимательно посмотрел на него.

— Люди часто говорят правду в пьяном виде и скрывают свои истинные чувства, когда трезвы, — заметил полицейский.

Карл Гриффин приподнял брови, вежливо показывая свое удивление.

— Правда? Я никогда не замечал за собой ничего подобного, — сказал он.

В этот момент сержант Хоффман услышал за спиной шаги Мейсона, развернулся, и, при виде чашек с дымящимся кофе, широко улыбнулся.

— Спасибо, Мейсон. Вы очень кстати. Гриффин, выпейте кофе. Сразу почувствуете себя лучше.

Гриффин кивнул:

— Пахнет восхитительно, но я и так уже нормально себя чувствую.

Мейсон подал ему чашку.

— Вы что-то знаете о завещании? — неожиданно спросил сержант Хоффман.

— Если не возражаете, я предпочел бы не отвечать на этот вопрос, сержант, — сказал Гриффин.

Хоффман взял у Мейсона чашку.

— Я как раз возражаю, — заявил полицейский. — Я хочу, чтобы вы ответили на этот вопрос.

— Мой дядя оставил завещание, — признал Гриффин.

— И где оно? — спросил Хоффман.

— Этого я не знаю.

— Тогда откуда вам известно о его существовании?

— Дядя сам мне его показывал.

— Все имущество наследует его жена?

Гриффин покачал головой.

— Насколько мне известно, она ничего не наследует, кроме суммы в пять тысяч долларов.

Сержант Хоффман приподнял брови и присвистнул.

— Это заставляет посмотреть на дело под другим углом, — заметил он.

— Каким углом? — не понял Гриффин.

— Дело принимает совсем другой оборот, — пояснил Хоффман. — Она жила здесь и полностью зависела от него. Жена могла существовать безбедно жить такой жизнью только до тех пор, пока был жив мистер Белтер. После его смерти она практически оказывается на улице. Без гроша за душой.

— Насколько мне известно, они не очень хорошо ладили, — сообщил Гриффин, поясняя оставленное его дядей завещание.

— Это еще ни о чем не говорит, — задумчиво сказал Хоффман. — В подобных случаях мы, прежде всего, стараемся выяснить мотив.