и меня тоже?

Разговор оставляет странный осадок. С одной стороны, я теперь знаю о трагедии семьи Долинских, знаю причину их заинтересованности в Надюше, лучше понимаю вспыльчивость и нервозность Сергея. Я чувствую его боль, и мне очень жаль этого красивого, сильного, но очень несчастного мужчину.

А с другой, я по-прежнему остаюсь в неведении, что нас с дочкой ждёт впереди. Отпустят ли нас, когда станет тепло? Или станут удерживать, когда я захочу уйти? Ведь это не может продолжаться бесконечно…

* * *

Восьмое марта начинается для меня со слабого стука в дверь. Надюша под утро спит очень чутко и сразу просыпается.

- Девочки, я еду в столицу по делам, тороплюсь. У меня для вас кое-что есть, – Долинский довольно бесцеремонно вваливается в наше сонное девичье царство.

В руках у него два букета мимоз и какие-то коробки. Ничего себе! Биг-босс помнит, какой сегодня праздник?

- Это – моей принцессе, самой красивой на свете девочке! – вручает малышке цветы и куклу в игрушечной коляске.

Знаю, этот подарок стоит целое состояние. И мне неловко, что он потратил столько на мою дочь. Но Сергей так искренне широко улыбается, будто не он, а ему вручили роскошный подарок.

Надюша не знает, за что хвататься. Цветы приводят её в восторг, она тут же тычет нос в пушистые шарики. А кукольная коляска – её голубая мечта. Она во время прогулок с завистью поглядывает на девочек с такими игрушками. Неужели Долинский успел обратить на это внимание? Я планировала купить ей такую колясочку, как только станет чуть теплее.

- А это тебе. Если будут вопросы, вот телефон парня, который поможет разобраться, – Долинский протягивает мне коробку и кладёт поверх визитку.

Своим глазам не верю. Это подарок мне?

Благодарю и тороплюсь открыть. Чувствую себя маленькой девочкой, которой от Деда Мороза досталось нечто необычное.

В коробке оказывается… ноутбук. И судя по тому, что значится на прилагающейся к нему книжечке, параметры у него тянут на целое состояние и даже больше.

- Но это… Это слишком дорого! Я не могу принять такой подарок!

Я всего несколько дней назад пыталась всунуть ему куда меньшую сумму, но он отказался.

- Не говори ерунды. Новая модель, много оперативки, хорошая видеокарта. Оптимально для твоих дизайнерских программ. И весит не очень много – можно спокойно носить его с собой.

- Но у меня есть ноутбук! Я догадываюсь, сколько этот стоит. Такой дорогой подарок я не могу принять!

Правда, мой старый был куплен ещё за два года до войны, и теперь с трудом справляется с серьёзной графикой, но пока работает. Менять его в мои планы не входило, потому что я догадываюсь, сколько стоит такая роскошь!

- Это не обсуждается, – выдаёт Долинский свою коронную фразу.

- Но я не могу…

- Полина, пожалуйста, сделай мне приятно. Я уже сто лет никому ничего не дарил.

И что я могу ему на это ответить? Он – самый настоящий манипулятор!

- Лёне позвони, – кивает на визитку. – Он тебе всё установит, поможет перенести информацию. И да, его услуги уже оплачены. Так что не стесняйся. Он нуждается в этом заработке, не лишай парня работы.

И мне бы возмутиться и настоять на своём. Такая дорогая вещь – непозволительный перебор! Но… То ли меркантильная часть меня просыпается из спячки и требует жертвоприношения, то ли здравый смысл объявляет выходной. Я не решаюсь спорить с этим мужчиной и почти безропотно принимаю его подарок.

Глава 11

Долинский оказывается прав. Конец марта балует нас необычным теплом, и первого апреля в общежитии выключают отопление, прикрываясь оправданием, что при таких температурах обогревать жилые помещения не положено. Но через несколько дней начинается похолодание: дожди, по ночам температура падает почти до нуля. Однако отопление больше не включают. Девочки жалуются, что дети ходят простуженные. И я тихонько радуюсь, что не уехала отсюда.

Моя зарплата уже вполне позволяет снять нормальную тёплую квартиру, не вынимая ни копейки из неприкосновенного запаса – денег, полученных после смерти Саши. Но я не тороплюсь.

Ведь дело не только в тепле. Я настолько привыкла жить здесь, что мне совсем не хочется уезжать. Если раньше я чувствовала себя пленницей и грезила о дне, когда меня отсюда отпустят, то теперь хочу, чтобы он как можно дольше не наступал.

У меня никогда не было родителей, но я всё детство о них отчаянно мечтала. Мирослав Данилович ласково называет меня дочкой, и я иногда зажмуриваюсь и фантазирую, что он и вправду мой папа, что это – мой дом и моя семья. Пусть не кровная, а приёмная, но всё-таки семья. И пусть это – самообман, но от этих мыслей мне становится теплее.

Что-то неуловимо меняется. Я даже не сразу замечаю, что биг-босс перестаёт придираться из-за ерунды и кричать на меня без повода. Он, конечно, периодически выражает недовольство, но делает это не так грубо и обидно, как раньше.

Иногда нам даже удаётся нормально разговаривать на отвлечённые темы. Он оказывается вполне живым, интересным человеком, а не роботом-психопатом, каким казался первоначально.

В Надюшке Долинский души не чает. С одной стороны, здорово, что моя кроха получает много внимания. А с другой, вся наша нынешняя жизнь – какая-то фальшивая, ненастоящая. Боюсь, что так же, как я фантазирую о семье и отце, Сергей фантазирует о дочери. Мы будто играем роли в спектакле. И рано или поздно нам придётся вернуться в реальность и отказаться от своих утопических мыслей…

Сразу после дня рождения Надюша начинает ходить в детский сад. Мирослав Данилович поначалу огорчается, что будет меньше видеться с малышкой. Но зато теперь она атакует его огромным количеством новых занятий. В садике дети ежедневно лепят из пластилина, рисуют красками, делают аппликации и поделки. Надюша в восторге и требует таких же развлечений дома.

- Что-то я не помню, чтобы мои сыновья в саду всем этим занимались, – удивляется хозяин, пытаясь малоподвижной рукой вылепить зайчику ушки.

- Ещё как занимались, – поправляет его сын с улыбкой. – И в саду, и дома. Только тебе вечно было некогда, и поделки с нами мама лепила. Забыл, как мы жёлуди в санатории за городом собирали?

Они часто вспоминают свою прошлую жизнь. И в такие минуты я чувствую себя неловко – будто подсматриваю и подслушиваю их тайны.

* * *

После Пасхи