— Я об этом не подумал, — признался Горбовский.

— Ваш сын проплыл обратно, оделся и вернулся в дом. Как разв тот момент, когда мы вышли из комнаты его бабушки и постучали в дверь комнатывашего брата. Вот тогда Антон и вышел, демонстрируя свое алиби. Он был оченьнапуган. Ну а потом вы обманули его друзей, перебросив чемодан, набитый старымигазетами. И он понял, что вы все равно не заплатите. Тогда он послал всефотографии Наташе, которая их уничтожила. Вот, собственно, и все. «Медузойгоргоной» был ваш собственный сын Антон.

— Нет, — выдохнул потрясенный Горбовский, — я вам не верю.Этого не может быть. Я вам не верю. Вы лжете. Мой сын… нет, я не верю…

— Очень легко доказать все мои слова, — грустно улыбнулсяДронго, — достаточно запросить в конце месяца счет за мобильный телефон вашегосына, который наверняка вы и оплачиваете. Проверьте, кто именно разговаривалсегодня в пять часов утра и позже. Я не думаю, что кто-то из ваших близких велинтенсивные переговоры именно в это время. Посмотрите на время, и вы убедитесь,что я сказал вам правду. Это можно проверить и сегодня, если есть крайняянеобходимость, как мы и предполагали сделать.

— Нет, нет, — шептал Роман Андреевич, — я вам все равно неверю. Бедный Антошка. Такого не может быть. Я не знал, что она ему нравилась.

— Существуют законы, которые нельзя нарушать, — строгосказал Дронго, — нельзя заводить любовницу в собственном доме, разрешая ейоставаться под одной крышей с вами и вашей женой. Рано или поздно это кончаетсятрагически. Хорошо еще, что кончилось именно так. Антон, конечно, безутешен, онтоже любил Наташу, но в его годы подобные неудачи легко забываются. А вотфотографии, которые он нашел, ему так легко не забыть. На вашем месте я бысейчас пошел к нему, чтобы попытаться поговорить с ним, постаратьсяобъясниться. У вас есть уникальная возможность, Роман Андреевич, спасти вашиотношения с сыном. Я думаю, что не он виноват в том, что произошло, а вы.Только вы.

— Я еще должен просить у него прощения? — разозлилсяГорбовский. — Он чуть не убил Сашу, меня шантажировал, из-за него Наташауехала. А я должен у него прощения просить? Я его в лучший институт устроил,плавательный бассейн ему построил, такую машину купил. И еще я виноват?

— Да, — сурово сказал Дронго, — виноваты только вы. Однаждывы уже сделали ему больно, разведясь с его матерью. Сейчас вы сделали емубольно во второй раз, когда он узнал, что вы всем врете и обманываете своювторую жену, встречаясь со своей любовницей прямо у себя в доме. Причем сженщиной, которая нравилась и ему. Извините меня, Роман Андреевич, но ядействительно считаю, что в ваших запутанных отношениях виноваты только вы. И увас сегодня утром остался последний шанс исправить отношения с собственнымсыном. Хотя, как вам будет угодно. В конце концов, это уже ваше личное дело, ав личные дела я не обязан вмешиваться. В любом случае тайны больше несуществует. «Медуза горгона» — ваш собственный сын Антон.

Дронго тяжело поднялся из своего кресла. И пошел к выходу,ничего больше не сказав. Его шаги долго раздавались в доме, а затем напосыпанной гравием дорожке, ведущей к воротам. А Горбовский еще минут двадцатьсидел, словно прикованный к своему креслу. Но он все-таки был сильным человеком.И поэтому, заставив себя подняться, он пошел деревянными ногами к лестнице.Медленно поднялся на второй этаж и прошел к комнате своего сына. Толкнул дверь.Сын спал, раскрывшись. У него было обиженное, заплаканное лицо. Наверно,события сегодняшней ночи не прошли для него бесследно. Увидев лежавшего в кровиСашу, которого он хотел только оглушить, несчастный парень бросил полено иубежал в смятении. И утром, когда выяснилось, что вместо денег в чемодане быластарая газетная бумага, а Наташа все-таки уезжает, он плакал от досады и обиды.

Горбовский подошел к его кровати, сел рядом, поправилодеяло, укрывая сына. И положил руку ему на голову.

— Антошка, — неожиданно выдавил он, — простишь ли ты менякогда-нибудь?