Джина инстинктивно чувствовала с ним какое-то странное, почти невозможное, ничем в принципе пока не подтвержденное духовное родство. Человек ее породы… Сложно все это.

Она заказала завтрак в номер и включила телевизор. Внутри происходила борьба совести и нежелания идти с Альбертом без Мэган. Совесть проиграла. Джина набрала номер Мэган. Он предательски молчал. Судя по всему, Мэган не торопилась возвращаться в отель.

– Ладно. Я еще тебе отомщу. Спрячу косметичку, будешь знать… – пообещала Джина молчащей трубке.

Конечно, можно было позвонить Михаэлю, спросить номер Ганса… Но вот этого Джина точно делать не станет. Она же не какой-нибудь Альберт Ридли, чтобы беспокоить малознакомых людей!

Ей было страшновато оставаться с Альбертом наедине, но, с другой стороны, то, что его внимание не обратится к Мэган, делало мир лучше и приятнее.

Подкрепившись сытным омлетом, который здесь готовили очень недурно, тостами и кофе, Джина попробовала вникнуть в суть происходящего на экране телевизора и в мире, но попытки не увенчались успехом.

Она спустилась вниз в десять двадцать. В холле никого не было, за исключением администратора, портье и Альберта Ридли. Он сидел на кожаном диване кофейного цвета и читал газету. Джина остановилась, потом преодолела какое-то сопротивление и подошла к нему.

– Доброе утро, мисс Конрад, – поздоровался Альберт, не отрывая взгляда от печатных строчек. Джине почудилось что-то прохладно-наигранное в этом.

А может, он уже считает себя хозяином положения?!

– Сделайте одолжение, – Джина опустилась рядом с ним, – называйте меня Джина, а то я чувствую себя странно.

– Хорошо, Джина. Я даже полюбопытствую, с чем связаны ваши ощущения. – Альберт наконец посмотрел на нее.

По глазам было заметно, что сегодня он даже в добром расположении духа. Если Джина могла бы так выразиться применительно к этому человеку.

– По-моему, нашим отношениям не стать официальными. Вы, например, вытаскиваете меня из постели своими звонками… – вздохнула Джина.

– По-вашему, официальные отношения обязательно должны быть оправданы работой? – поинтересовался Альберт.

– А по-вашему, нет? Может, я ошибаюсь, но мы здесь отдыхаем.

– Ну, тут вы совершенно правы. Пожалуй, даже придется предложить вам называть меня Альбертом.

Джина вопросительно подняла брови.

– Наверное, мне даже будет приятно, – подытожил, пряча улыбку в уголках губ, Альберт.

Джина собрала всю свою волю в кулак, чтобы подумать о чем-нибудь нейтральном и не покраснеть. Она поймала себя на странном желании схватить его за воротник, потрясти как следует и спросить: «Ну сколько можно?», сказать, что можно и нужно строить отношения по-другому, что больше всего ей бы хотелось узнать, что на самом деле творится в его душе, какие тайны и идеи он вынашивает, что его беспокоит, почему он ведет себя так жестко…

Холл мало-помалу наполнялся людьми. Это были в основном флористы, приехавшие на конференцию. Слышалась французская и немецкая речь. Джина сразу обратила внимание на группку итальянцев: высокую, эффектную брюнетку лет тридцати пяти и двоих мужчин, один из которых явно был геем: небесно-голубой шарф, изящно переброшенный через плечо, и нервические движения тонких пальцев выдавали его с головой.

Джина вытащила из сумки телефон и еще раз набрала номер Мэган: тишина. Надежда, что вот-вот Мэган распахнет гостиничные двери и предстанет перед ними во всей красе, даже не шевелилась в груди. Джине в голову закралась крамольная мысль: а почему это Альберт не спрашивает о Мэган?

– Альберт, вы не замечаете ничего необычного? – тоном провокатора спросила Джина.

Тот оторвался от газеты, рассеянным взглядом обежал холл:

– Вы имеете в виду вон те увядшие цветы на картине? Да, я тоже думаю, что глупо рисовать такие вещи.

– Подсказываю: Мэган.

– Мэган? Ах да! Кстати, она не пойдет?

– По-видимому, не собирается.

– Я так и думал.

– А как вы догадались?

– Извините, но ваша подруга не похожа на женщину, которая отправится в музей под открытым небом, если у нее есть хоть одно дело поинтереснее. Я имею в виду салон красоты, сауну или симпатичного самца. Всего этого тут навалом.

– Мне кажется, вы сказали что-то очень обидное про мою подругу, – произнесла Джина со скрытой угрозой. Хотя, признаться, сказал Альберт чистую правду…

– Ну что вы, Джина, правда не бывает обидной. Если уметь принимать людей такими, как они есть.

– А вы умеете?

– Умею.

– Надо же! Какой гуманизм! Сразу и не скажешь, – вспыхнула Джина.

– При этом я вовсе не утверждаю, что людей люблю. Может, именно потому, что не придумываю им всяких украшательных побрякушек.

– Вы странный. – Джина улыбнулась. Он ей нравился все больше и больше. Не каждый день встречаешь человека, который на все имеет свою точку зрения и обладает достаточной харизмой, чтобы и твои шаблоны восприятия разнести в клочья.

– Хм, – Альберт усмехнулся, – потом договорим. Гид пришел.

Экскурсоводы, наверное, везде одинаковы. В своей колоритности уж точно. Толпа собралась вокруг стареющей полноватой женщины с густой шапкой русых кудрей, с которыми явно не мог совладать черный берет вольного художника, и цветной шалью, накинутой поверх коричневого пальто.

– Вот это типаж! – восхищенно пробормотал Альберт.

Джина покосилась на него. Он походил на воодушевленного находкой исследователя.

– Вы что, художник? – поразилась Джина.

– Нет.

Они присоединились к остальным жаждущим развлечений. Экскурсовод представилась: ее звали Ханне. Она легко перескакивала с немецкого на французский и на английский. Джина в очередной раз подивилась, сколько в Швейцарии полиглотов.

Маршрут обсудили сразу: сначала нужно будет на автобусе турфирмы обогнуть гору, а потом подняться по канатной дороге в Анморе. Осмотр займет около двух часов вместе с рассказом гида и временем на фотографирование. Потом группа вернется в отель тем же путем. Все предельно ясно.

Наверное, было бы гораздо лучше, если бы день выдался солнечным. Но небо над головой напоминало серо-опаловую, хорошо взбитую подушку. Джине стало немножко не по себе. Автобус тряский, точнее дорога оставляет желать много-много лучшего. Вокруг гомонят чужие люди, сквозь общий гул пробивается усиленный микрофоном голос гида:

– Как вы думаете, почему вон та гора называется на местном диалекте Медвежья Лапа?

Рядом сидит Альберт и смотрит в окно. От него прохладно.

Пейзаж, несмотря ни на что, был великолепен. Гора пугала своей надвинувшейся массивностью. Когда живешь на склоне – почему-то нормально, не страшно, а сейчас, с этого ракурса, как-то дико. Джину с детства пугало все, что было гораздо больше привычных вещей. А что может быть больше горы? Ее шапка терялась в высоте. Острый гребень напоминал топор пещерного человека, опасный и безыскусный. Безмысленный. Снег лежал, казалось, от века на ее склонах. Из него торчали ели, кое-где сбиваясь в кучки. Джине вспомнились жуткие рассказы о том, как мчится с горы лыжник, и все у него хорошо, ветер свистит в ушах, скорость, адреналин, и вдруг – дерево… Серо-белое вокруг навевало мысли о смерти-сне.