Устав метаться, Нинель резко успокоилась. Всё! Она дойдёт до конца или будь она проклята! Вернее, или будь она нищая и работай круглые сутки без отпуска и выходных! А, нет, не устраивает такой результат? Тогда она доучится и составит меню – пальчики оближешь. Или она не она!

И пошла.

Девицы по-прежнему оккупировали столики в кондитерской. Казалось, они стали ещё милее и краше. Однако Эрима среди них не было, отчего сердце Нинель дёрнулось и плеснулось, как рыба, вытащенная из воды.

Это было ужасающее, страшное ощущение, будто внутри появилось нечто живое, требующее бесконечного ухода и внимания, но она нахмурилась и твёрдой поступью вошла на кухню, где уже ждал господин Бослонцев. Он просматривал какой-то ролик на экране, включённом Липучкой.

– Доброе утро, Нинель. – Отвлёкся всего на секунду, чтобы тепло поздороваться и улыбнуться. – Вот, проверяю, пытаюсь понять, в чём причина позавчерашней неудачи. И не могу вспомнить ничего необычного. В любом случае сегодня вы побудете зрительницей. Садитесь, где вам будет удобно, и следите – я буду готовить. Малиновый шербет и сливочный пломбир.

Нинель даже спорить не стала, забралась на высокий стул, положила руки на коленки и стала наблюдать.

Смотреть на него было очень приятно. Эрим так увлёкся процессом, что то и дело забывал сопровождать свои действия объяснениями. Впрочем, процесс был крайне простой, так что особые объяснения не требовались. Нинель смотрела на него и еле дышала. Смотрела, как двигаются его губы, как дрожат крылья носа и смыкаются ресницы. Как от улыбки смягчаются щёки.

А плечи? Как бугрились мышцы, когда он двигался по кухне. А руки? Как его пальцы уверенно работали с продуктами, как осторожно отмеряли сахарную пудру и как крепко держали работающий блендер.

Наверное, она смотрела бы и сутки, и двое, и даже дольше.

Но вот пломбирная масса была помещена в мороженщицу, а малиновое пюре было очищено от косточек и готово к взбиванию. Впереди было самое интересное – снятие проб. Возник немаловажный вопрос – его губы, испачканные малиной, станут ли ещё более прекрасными?..

И тут идиллия закончилась.

– Эрим!

Раздались дробные шаги, которые быстро приближались к кухне и женский голос требовательно повторил:

– Эрим! Ты здесь? Почему ты мне не отвечаешь?

Девицам из кондитерской было запрещено появляться на кухне, Эрим рассказал, что у него даже установлена система наблюдения – человек без разрешения не может войти в подсобные помещения, иначе сработает сигнализация. Только поэтому их занятия проходили уединённо.

Однако эта женщина спокойно вошла. Раньше, чем Нинель до чего-либо додумалась, господин Бослонцев бросил миску с малиновым пюре и повернулся к входу.

– Мама?

Судя по голосу, такого посетителя он не ждал.

– Да, это я.

Женщина появилась на пороге. Она была в возрасте, вероятно, чуть старше Виолы и выглядела крайне неприветливо. Волевое, суровое лицо, прямая спина, массивная фигура – словно генерал на плацу. При этом, как ни странно было это признавать, казалась очень даже женственной. Вероятно, потому, что была блондинкой в аккуратной шляпке и с умеренно накрашенным лицом.

При виде сына госпожа Бослонцева удовлетворённо улыбнулась.

– Вот ты где. Мы должны поговорить. Немедленно!

Женщина окинула взглядом кухню и задержалась на Нинель. Та, подумав, слезла со стула и присела в коротком реверансе. Тогда госпожа Бослонцева величественно кивнула в ответ и снова обратилась к сыну:

– Я займу тебя ненадолго. Прошу, проводи меня в кабинет.

– Конечно.

Что испытывает Эрим от неожиданной встречи с матерью, Нинель не поняла. Она стояла у стола, не зная, как поступить.

– Нинель, прошу прощения, но мы вынуждены прерваться. Дайте мне несколько минут. Мама, пойдём.

Когда все скрылись с глаз, стало очень тихо. И скучно. И непонятно.

А ещё – сильно жалило любопытство.

Вот продукты, остались лежать на столе. Ведь можно попробовать доделать мороженое самой? Или хотя бы ознакомиться с учебными пособиями и в который раз повторить этапы приготовления. Так или иначе, можно поработать. Поработать? Или…

Нинель не сдержалась. Конечно, она понимала, что поступает плохо и что так поступать ни в коем случае нельзя. Это просто безобразие и полное отсутствие воспитания – так поступать! И так далее и тому подобное.

В общем, она прокралась в коридор, прижалась к двери кабинета и стала подслушивать. Стыдно ей, если уж совсем откровенно, ни разу не было, а было ужасно любопытно.

– Это немыслимо. – Спокойно, без лишних эмоций, но очень твёрдо говорила госпожа Бослонцева. – Я всё могу понять, но собирать вокруг себя целый цветник… Эрим, я тебя не узнаю. Я тебя не так воспитывала.

– Даже не верится, что это ты мне говоришь, – пробормотал он. Нинель представила, что при этих словах господин Бослонцев прижал руку ко лбу в жесте отчаяния.

– Сын! Эта статья прямо говорит – вокруг тебя собралось множество девушек, а ты и рад стараться, морочить их хорошенькие глупенькие головки! Скажешь, тут написана неправда?

Раздался звук, будто сильно трясли газетой, хотя по приходу в руках у госпожи Бослонцевой ничего такого не было.

– Я никого не собирал. Это скопление произошло без моего участия, – упрямился сын.

– Разве это имеет значение? Не теперь, когда все сливки общества ознакомились с твоим рабочим распорядком, который начинается за чашечкой кофе в толпе поклонниц! Послушай, что пишет журналист. «Хороводы»! Ты с видом разомлевшего котяры водишь тут с девицами «хороводы»! Такого позора я давно не испытывала.

– Бред какой-то.

Нинель была полностью согласна. Какие там хороводы, в голове не укладывается. Стоило попытаться представить Эрима танцующим, в этом своём наряде удачливого бизнесмена, в рубашке и блестящих туфлях, прыгающим в хороводе за какой-то румяной девицей, как Нинель чуть не разразилась смехом, но вовремя опомнилась. Пожалуй, не стоит себя выдавать.

– Эрим, это недопустимо!

– Ты же не предлагаешь мне выгонять прочь клиенток? Вот это будет недопустимо. А всякие сплетни, они забудутся.

– Да, но вспомни, что сплетни могут подорвать твою деловую репутацию.

– Думаю, они, в смысле сплетни, не настолько страшны.

– Будешь утверждать, что всё это неправда?

– Конечно. Скажи мне такую белиберду кто-нибудь другой, я даже не посчитал бы нужным оправдываться. Только тебе, матери, я должен объяснение. Даже не представляю, кто это только выдумал?

Кто выдумал? Нинель даже гадать не пришлось. Тот журналюга с хитрыми глазками выдумал, причём по мановению её лёгкой руки. Пусть и не специально, но она ведь указала ему на кондитерскую и упомянула толпу восторженных девиц. Она! Вот до чего доводит апатия! Науськала волка жёлтой прессы на беззащитную овечку и даже не заметила.