– Я жду вас завтра, – повернулась в нашу сторону Ольга Константиновна. – Не опаздывайте. Комиссия соберется, а председатель не любит опоздунов. Господа Боярцевы. Это не усыновление, учтите. Временная опека. Пока дед Алексея жив, он вам его не отдаст.

– Мы будем, – твердо сказал Макар, приобнял меня за плечи, и я сдалась на милость победителя. Не стала вырываться. И не потому что на меня сейчас смотрела строгая Горгона, а потому что так мне вдруг стало спокойнее. Но это только сейчас. Больше я не позволю этому нахалу подобных вольностей.

Проснуться. Я хочу проснуться в свое счастливое прошлое. Прошлое без ушастых детей, курчавых баб-лам, Горгон в костюме канцелярской крысы и этого поганого, отвратительно-гудящего звука, раздирающего мою и без того распухшую черепушку.

Я откинул подушку, которой вот уже минут двадцать закрывал голову и уши, в надежде поспать еще хоть немного и резко сел в кровати. Звук прекратился, словно по волшебству, и я даже подумал, что смертоубийство домработницы придется отложить и можно еще покемарить. Интересно, какого хрена поломойка явилась в такую рань, да еще завела свой чудовищный пылесос, способный высосать даже душу из дементора, ну или не проснувшийся мозг известного столичного фотографа? Я запретил ей появляться в пентхаусе раньше двенадцати пополудни. А сейчас электронные часы на тумбочке показывают всего семь утра. Время, когда я особенно отвратителен и смертельно опасен.

Я откинулся на ложе, и даже успел прикрыть глаза. Звук похожий на завывание лохнесского чудовища в период гона заставил меня подскочить над вышеозначенным ложем на добрых полметра, сейчас я начал несчастную одержимую из фильма про изгоняющих дьявола.

– Твою мать, – заорал я, схватил с тумбы часы и запустил их в стену. Вой не заглох. Усилился даже. Вскочил с належенного места и в чем был ломанулся на это проклятое адско-ритуальное песнопение.

Домработницы не было. Посреди холла извивалась моя жена. МОЯ ЖЕНА, мать ее за ногу, кривлялась в пляске святого Вита и пела, судя по мелодии что то из ранних битлов. Но судя по издаваемым ею звукам они транслировали свою музыку через эту проклятую бабу прямо с того света, и совсем я не уверен, что из небесных чертогов.

– Ты пошто котейку мучаешь? – прорычал я, в один прыжок оказавшись возле этой дуры, – я думал тебя тут насилуют.

– Не подходи, – хрюкнуло курчавое существо, уставившись на меня, как индеец-людоед на вилок капусты: с отвращением и ужасом. Выставила перед собой трубку от пылесоса, нажала на кнопку на механическом монстре, и сморщилась, судя по всему готовясь к неконтролируемой истерике. Пылесос взвыл, как кающийся грешник в последнем круге ада. – Не подходи, засосу.

– Ты рехнулась что ли от счастья? Засасывальщица. Я вот сейчас отниму у тебя орудие труда, и так засосу, что из тебя монеты серебрянные посыплются, – оскалился я и сделал шаг к дуре, истерично размахивающей не просто трубкой, а уже целым пылесососом, болтающимся на другом конце гофрированного шланга. – Повторяю вопрос, какого хрена ты делаешь? Убирается в этом доме домработница. Делает это она, когда я не сплю, ясно? И бога ради, чем у нас так воняет? – сглотнул я голодную слюну. Мне в ноздри заполз ошеломительный аромат выпечки. Настоящей, домашней, пахнущей ванилином.

– Не подходи, – взвизгнуло исчадье и шмыгнуло носом. – Ну, пожалуйста. Я не буду петь больше, только… Только позволь мне спрятаться в туалете.

– Так этот стон у нас песней зовется? – хохотнул я, наступая на уже плачущую супружницу, отчего-то красную словно свежесваренный омар. А, шнур от пылесоса я вырвал из стены вместе с розеткой. Девка обмякла и отбросила трубку. – И что же я должен сделать, чтобы больше не слышать восхитительного пения сирены?

– Надеть трусы, для начала, – голос матушки за моей спиной показался мне раскатом небесного грома. Боже, я же забыл, что сплю без белья. На поломойку мои явления в неглиже давно не производят подобного эффекта. Поэтому я и думать забыл о том, чтобы натянуть нижнее белье. Я содрал с дивана покрывало, обернул им бедра и спокойно пошел к бару, даже не оглянувшись на недовольный мамулин монолог. Мать его, я забыл, что сегодня выпить не получится. Ну не отдадут нам тогда мальчишку, если я под шафе явлюсь на заседание комиссии. Чертова девка всхлипнула, и сорвавшись в бодрый галоп скрылась в кухне. Из-за этой овцы я прощелкал звук лифта, а точнее признаки надвигающегося армагеддона. Давно пора отнять у матери чип и ключи, чтобы она не являлась вот так, как снег на голову. Уже сто раз я пожалел, что дал ей запасной комплект. – Бухать с утра моветон. Хотя, свадьба же. Кстати, скажи мне, дорогой, почему я узнаю, что мой сын женился из бульварных пасквильных желтых листов? И твоя новая домработница убирается из рук вон плохо. Нужно было оставить старую. Подушка на диване лежит не правильно, и ваза стоит криво, – хорошо поставленным контральто возвестила посланница Люцифера на земле.

– Кучеряшка, куда ты? Или я недостаточно брутален без трусов? – злодейски хохоча я внутренне готовился к общению с неподвижно стоящей за моей спиной мамусенькой, да живет она вечно, но подальше от меня.

– Мама, я тебя не ждал, – навесил я на лицо улыбку, прежде чем повернуться к родительнице. – Твой новый нос восхитителен. Очень сочетается со шляпкой. Кто делал? Василич, или…

– Китайцы. Не заговаривай мне зубы, подлец, – ухмыльнулась маман, скривившись так, что я испугался, что у нее поплывут филлеры. – Кто она? Дочь префекта, племянница депутата госдумы или супермодель? Я хочу увидеть мою сноху. Девочка еще спит? Не буди, я подожду.

– Так ты ее видела, – хмыкнул, готовясь получить припадок, с заламыванием рук и имитацией предсмертного состояния. Моей маме не в доктора идти было нужно. Вера Холодная в сравнении с ней просто сельская лицедейка. – Только что. Моя супруга дражайшая продавщица рыбного отдела супермаркета в Чертаново. Спать она не приучена. Встает с петухами и начинает хлопотать по дому. Уж такая рукодельница. А ублажает меня как…

– Господи, избавь меня от подробностей. Это вот это вот чудище? О боже, я сейчас потеряю сознание, – простонала родительница, подошла к дивану, чтобы было падать мягко и красиво обрушилась на несчастную мебель. – Она беременна? Господи, я так и знала, что ты со своей неразборчивостью когда-нибудь ты притащишь в дом