– Я там работаю, с Эроном и Питоном. Мы исправительные работы отбываем… – Я умолкаю на полуслове. Уж кто-кто, а она отлично знает, за что нас приговорили к исправительным работам.

– Он нам идеально подходит, – поддерживает меня Брендан.

– Может, получится уговорить его проехаться на велосипеде через автомойку, – ледяным тоном произносит Шошанна.

– Ты хотя бы с ним поговори, – предлагает Хьюго.

Мисс ДеЛео берет на себя роль миротворца.

– Уверена, у тебя получится отстоять честь школы, – говорит она Шошанне. – А тебе, Чейз, спасибо за чудесную идею.

И без того уже раскрасневшиеся щеки Шошанны становятся густо-багровыми.

Надеюсь, я никогда никого не буду ненавидеть так, как эта девочка ненавидит меня.

С нами все понятно. Мы ботаны. Мы – в смысле, члены видеоклуба.

Мы прекрасно умеем превращать в предмет гордости любое нанесенное нам оскорбление. В этом наша ботанская сила. И, в конце концов, нас это полностью устаивает. Вести себя на манер так называемых классных ребят – это не для нас.

Так я всегда думала. Мы такие, какие есть, и меняться не хотим. Все остальные наши, казалось мне, считают так же. А что о нас думают всякие популярные и крутые персонажи, нас абсолютно не волнует.

Как же я ошибалась! Стоило одному популярному персонажу проявить малейший интерес к видеоклубу, как мы тут же выстроились в очередь, чтобы с дрожью в коленках признаться ему в любви.

Мои приятели вели себя так, будто внимание классных ребят ровным счетом ничего для них не значит, потому что не ждали, что те их заметят. Но едва отведав расположения одного из них, сразу же на него подсели.

Брендан, которому от Чейза доставалось почти столько же, сколько Джоэлу, теперь его главный фанат. А остальным, похоже, никогда не надоест восхищаться «чудесной» подсказанной Чейзом идеей сюжета для Национального конкурса по видеожурналистике.

В моем представлении слово «чудесный» никак не вяжется с Чейзом. Хотя нет, можно сказать, что лишь чудесным образом он пока еще не загремел за решетку. С другой стороны… Этот конкурс как бы очень важен для меня, а придумать интересную тему у меня не получается. Я кое-что почитала, и оказывается, медаль Почета действительно награда исключительно редкая и почетная. Все как сказал Чейз. Но это ничего не значит, в конце концов, сломанные часы тоже два раза в сутки показывают правильное время.

Надо мне сходить поговорить с этим мистером Солвэем. Если окажется, что его и вправду наградили медалью Почета, значит, надо будет снимать про него.

По пути на Портленд-стрит я слышу, что на телефон пришло сообщение. Это Джоэл.

Именно. С парнем, которому самое меньшее лет восемьдесят.

Я не знаю, что ответить. Я так и не рассказала Джоэлу, что, пока он томится в Мелтоне, Чейз занял его место в видеоклубе. Это только добавило бы ему новых страданий. А в том, что это Чейз навел меня на мистера Солвэя, я уж точно ему сознаваться не собираюсь. Я не люблю ничего скрывать от брата, но некоторые вещи просто невозможно сказать. Может быть, потом, через несколько месяцев, когда Джоэл обвыкнется в своей школе-интернате и заведет там друзей, я сообщу, что тут без него творилось, и ему все это будет более или менее все равно.

А сейчас я ему пишу:

Я убираю телефон в карман и молю небеса, чтобы Джоэл больше не приставал с расспросами. Стоит ему заподозрить, что я пытаюсь что-то от него утаить, как он превращается в помесь прокурора с волкодавом. Тем более этого следует опасаться сейчас, когда ему одиноко, скучно и хочется домой.

На Портленд-стрит медсестра отправляет меня в комнату номер сто двадцать один. По пути до меня доходит, какие же старые люди здесь живут. Моему дедушке семьдесят три года, но он до сих пор каждое утро катается на роликовых коньках. Здешние постояльцы намного его старше. Многим наверняка за девяносто, а кому-то и больше ста.

Дверь сто двадцать первой комнаты приоткрыта. От моего стука она распахивается настежь.

– Мистер Солвэй? – осторожно зову я.

– Нам ничего не нужно, – отвечает мне глухой, неприветливый голос.

– Э-э… Я это… Я ничего не продаю. – Перешагнув через порог, я вижу мистера Солвэя. Он сидит спиной ко мне и смотрит по телевизору новости. Насколько я успеваю разглядеть, он невысокий, но крепкого сложения, с густой, абсолютно седой шевелюрой. – Я просто хотела с вами поговорить. Я из школьного видеоклуба, я собираюсь…

– И это называется губернатор! – вдруг рявкает он в телевизионный экран. – Да я бы тебе и тележку с хот-догами не доверил! Тупица ты этакий!

Но я продолжаю. Я всегда много и быстро говорю, когда нервничаю.

– Я собираюсь принять участие в общенациональном конкурсе, и для этого мне надо записать интервью с пожилым человеком с интересной судьбой…

Он поворачивается ко мне и смотрит так, будто хочет испепелить меня взглядом.

– Я тебя знаю?

Из меня тем временем продолжает извергаться словесный поток:

– Мне рассказывали, что вы сражались на Корейской войне и были награждены медалью Почета…

У мистера Солвэя багровеет лицо.

– Ах вот оно что! Запомни, медаль не означает, что я чем-то лучше тех, кто воевал вместе со мной. Ступай, возьми интервью у кого-нибудь из них, а меня оставь в покое.

– Вы разве не хотите рассказать свою историю?

– Нет. Эта история только моя. Достаточно того, что я сам ее знаю.

Заметив на тумбочке фотографию, на которой президент Трумэн надевает на шею молодому мистеру Солвэю ленту с медалью, я окончательно убеждаюсь, что сюжет надо снимать именно про него.

– Многие подростки, мои ровесники, понятия не имеют о том, какие жертвы люди вроде вас принесли во имя нашей страны.

– Девочка, не надо подлизываться! Мне восемьдесят шесть лет, и лестью меня не проймешь. Я не хочу, чтобы у меня брали интервью. Не хочу, чтобы меня благодарили. Единственное, чего я хочу, это чтобы в столовой прекратили наконец подавать шпинат со сливками.