К этому моменту список астронавтов для полетов на «Джемини» включал Уолли Ширру в качестве командира второго корабля[37], а Гас Гриссом был дублером Шепарда. Ал выбыл, и кто же теперь будет вместо него? Дик назначил Гриссома командиром первого экипажа «Джемини» и поставил Уолли дублером Гаса. Как следствие, Ширру пришлось убрать с должности командира на второй полет. Уолли был этим недоволен, его веселый темперамент весь куда-то делся. Он терпеть не мог быть чьим-либо дублером.

Это решение поставило также вопрос о том, что делать с Томом Стаффордом, партнером Шепарда. Стаффорд рассматривался как наиболее сильный человек в программе по технике встречи на орбите, и NASA хотело, чтобы он полетел поскорее. Партнером Гриссома и дублером Стаффорда в первоначальном раскладе был Фрэнк Борман. Имело смысл продвинуть Гриссома и Бормана как единое целое, а потому Стаффорда из экипажа убрали, но это был еще не конец эпизода, который развивался в стиле комиков Эбботта и Костелло с их номером «Кто первый?». Оказалось, что и у Гриссома, и у Бормана такое эго, что вместе им в одном корабле не ужиться. Помимо этого, Борман уже стоял в планах на важный последующий полет. Поэтому его убрали из экипажа Гриссома в пользу более покладистого Джона Янга, который изначально был в экипаже Ширры. Джон мог поладить с кем угодно и был чертовски хорошим пилотом. В этой головоломке было еще с десяток или около того кусочков, но уже один этот запутанный инцидент иллюстрирует причудливость всей процедуры выбора экипажей.

Мне как новичку было трудно анализировать, куда я могу попасть в этом процессе. За небольшим числом исключений окончательное решение о том, кто полетит, когда и в какой должности, принимал Дик Слейтон. Мы изучали его решения с великим тщанием, пытаясь найти какую-нибудь закономерность, однако ее не было.

Планировалось десять пилотируемых полетов «Джемини»[38], по два астронавта на каждом, то есть всего было в наличии 20 мест. С выбытием Шепарда осталось трое годных меркуриевских астронавтов, и если все члены Новой Девятки получат полетные назначения, то 12 мест уйдут сразу. Разумно было предположить, что некоторые из более опытных ребят слетают дважды, в первый раз в роли пилота, а во второй – командира. Таким образом, нашей группе астронавтов не светило множество пустых клеток в летной таблице «Джемини». Однако чехарда Шепард – Гриссом – Ширра и Стаффорд – Борман – Янг в первом же экипаже давала нам надежду. «Никогда нельзя знать заранее», – гласила старинная поговорка.

Среди всего этого прошли изменения и в составе руководства. Слейтон уволился из ВВС, оставшись целиком в распоряжении NASA, и был продвинут на должность помощника директора Центра пилотируемых кораблей по операциям летных экипажей. Человек меньшего масштаба мог бы уйти в отставку в знак протеста против отстранения от полета в 1962 году, но Дик выдержал бурю и создал под себя уникальную руководящую должность в космической программе. Для отряда астронавтов он стал не просто боссом, а признанным «крестным отцом», которого уважали все, включая старших руководителей Агентства.

Одним из его первых действий было перетащить только что отстраненного от подготовки Шепарда на оставленное Диком место главы Отдела астронавтов. Этот холодный как лед и грубый сукин сын не смог принять решение врачей с благородством Дика Слейтона, и, казалось, видел теперь свою главную цель в том, чтобы внушить страх Божий каждому из нас – просто потому, что мы имеем право полететь в космос, а он нет. Дик и Ал могли бы исполнять роли доброго и злого полицейского в телесериале об убойном отделе Нью-Йорка, причем Дик придавал уверенность, а Ал требовал большего, чем ты мог сделать. В результате вся программа продвигалась лучше.

Наша группа вошла в ритм подготовки. Краткий вводный курс сменился двадцатью тяжелыми неделями лекций, технических назначений и экзотических командировок. Мы были лишь новичками, но прошедшими исключительный процесс селекции. Нас погрузили в головокружительные темы, нам показали вживую ракеты и объяснили, с чем мы можем столкнуться в космосе. Теперь мы не смотрели на все это с другой стороны телевизионного экрана, а сами шли по Мысу, изучали стартовые сооружения и стояли перед огромными ракетами, которые должны поднять нас в космос. NASA зачастую хотело использовать нас все семь дней в неделю, и мы обнаружили, что постоянные разъезды являются частью нашей работы. Для меня это оказалось превосходное время – люди вокруг были блестящими, работа – поразительной, а высшая возможная награда – прогулка по Луне – почти невероятной.

Однако если для новых астронавтов все планировалось в деталях, NASA не имело никаких руководств по выживанию для наших жен. Это был серьезный недосмотр, за который наши семьи заплатили тяжелую цену. Думаю, NASA считало, что раз мы, как правило, являемся военными семьями, то мы и так привычны к долгим разлукам и к жестко структурированной военной жизни. Жены офицеров с точки зрения исторического опыта должны были уметь справляться с такими сложностями. На самом деле это была ошибка.

Почти сразу после того, как мы обустроились в арендованном небольшом кирпичном бунгало по адресу Хантресс-Лейн, 1922, в новом доме, не защищенном деревьями от техасского солнца, Трейси свалилась с температурой 41° и болела так тяжело, что нам приходилось окунать ее в лед. Барбара тоже сильно простудилась из-за резкой перемены климата по сравнению с приятным монтерейским. И лишь много лет спустя я узнал, что она так боялась оставаться одна в этих странных окрестностях, что могла не спать и плакать половину ночи, пугаясь каждого шороха и опасаясь, что кто-нибудь может вломиться в дом.

Она не рассказывала мне об этом тогда, или, быть может, я просто ее не слышал. Понятно, что я был настолько переполнен эмоциями и взволнован, настолько захвачен ролью астронавта, что, приезжая домой на выходные, мог говорить только о нашей подготовке и о программе. Это было «дорогая, давай я тебе расскажу, что я смог сделать», но не «а что ты тут делала на этой неделе?». Оглядываясь теперь назад, я понимаю, что семья страдала из-за моего «туннельного» зрения.

Постепенно Барбара и другие жены, которые испытывали потрясение такого же свойства, перезнакомились и подружились. Точно так же как Дик был нашим крестным отцом, его жена Мардж превратилась в наставницу жен. Первое впечатление от Хьюстона уступило место приятному открытию: оказывается, в Техасе люди не забыли, как сказать «пожалуйста» и «спасибо», и при необходимости могут бросить все дела и протянуть руку помощи. В доме появился кондиционер, который рассеивал жару, а Трейси нашла других детей, с которыми можно было играть. Все это образовалось не быстро, но мы выжили.

Конечно, было одно обстоятельство, которое облегчало наше положение и заставляло нас трезво смотреть на любые трудности, с которыми приходилось столкнуться: нам создали особые условия. Самым ценным был знаменитый контракт с компаниями Field Enterprises Educational Corporation и Time Inc., получившими эксклюзивные права на общение с нами. С благословления NASA и Белого дома издатели заключили сделку, в рамках которой астронавтам Первой Семерки в равных долях за несколько лет должны были выплатить сумасшедшие деньги – 500 тысяч долларов, по тем временам целое состояние. Когда к ним присоединилась Новая Девятка, пирог пришлось разрезать на более тонкие ломтики, но и это были немалые суммы. Когда мы появились в команде, финансирование перераспределили еще раз в равных долях, так что каждому из нас причиталось по 16 250 долларов в год. Помимо того, что мы были астронавтами, мы стали еще и богатыми людьми! Это соглашение получило известность как контракт с журналом Life, потому что большая часть написанного о нас и наших фотографий появлялось именно в этом иллюстрированном еженедельнике, и эти доллары стали отличным подспорьем молодому лейтенанту флота и его семье, которая должна была жить на годовую зарплату в 10 835 долларов.