Наша группа из 14 человек занималась в исключительно тесном контакте, отрабатывая месяц тренировок за месяцем. Какие-то незначительные детали, внутреннее чувство и результаты разделили нас на несколько групп. Все мы работали вместе, но кто-то с кем-то подружился, и эти мелочи тоже сказывались.

Я понял это, когда Дик и Ал попросили нас представить собственные оценки всех членов группы в индивидуальном и конфиденциальном порядке. Это задание заставило задуматься – я был одним из самых младших астронавтов и не вполне понимал, чего я стою. Конечно, я не позволил бы никому увидеть даже тень сомнения в себе, и в любом официальном списке Четырнадцати я бы автоматически поставил свое имя первым сверху, безразлично, по какому критерию. Думаю, остальные сделали то же самое.

Реальный список у меня выглядел иначе. Четыре человека стояли на голову выше остальных по летному опыту – Дейв Скотт, Дик Гордон, Чарли Бассетт и Майк Коллинз. На мой взгляд, этим опытным летчикам-испытателям должны были достаться первые места в экипажах. В нижней части моего списка оказались Расти Швейкарт, Уолт Каннингэм и Базз Олдрин. Все они были опытными пилотами, но мы воспринимали их как ученых в нашем коллективе. Расти был дерзким интеллектуалом и чем-то напоминал маленького краснолицего ребенка с острой иголкой в поисках воздушного шарика, который можно проткнуть. За Олдрином закрепилось прозвище Доктор Рандеву, потому что это была единственная тема, которую он мог обсуждать – даже за чашкой кофе. Каннингэм, казалось, намеренно дистанцировался от всех нас. Он мог читать либеральную Wall Street Journal, пока остальные пыхтели над новой темой, и он ездил на «порше» вместо «корветта». Думаю, что эта раздражающая привычка стоила ему прогулки по Луне.

Остальные семеро находились в середине без явного порядка, и я действительно не знал, на какое место поставить Джина Сернана в этой схеме. Пожалуй, ниже Бассетта, Коллинза, Гордона и Скотта, но определенно выше Олдрина, Швейкарта и Каннингэма. Быть может, аккурат в середине списка. Если смотреть реальным взглядом, место на «Джемини» мне не светило. Кому-то другому предстояло стать героем.

Пока запуск «Джемини-2» все откладывался и откладывался, США официально открыли ящик Пандоры, который остался в истории под именем Вьетнам. В июле американские эсминцы доложили, что северовьетнамские корабли атаковали их в Тонкинском заливе, и это дало президенту Джонсону и Конгрессу повод усилить наше присутствие в Юго-Восточной Азии. LBJ шел на перевыборы против республиканца Барри Голдуотера, и его воинственная политическая демонстрация направила Вооруженные силы США на опасный путь – насколько опасный, мы тогда еще не подозревали.

Болди, Скипу и другим моим товарищам по эскадрилье предстояло попасть в самое пекло, но они совершенно не беспокоились о том, что им может достаться. Наоборот, они боялись, что вся заваруха не продлится достаточно долго, чтобы они успели побомбить противника. Нескольких хороших ударов со стороны американской авиации по Северному Вьетнаму должно было хватить. Потом Болди и Скип рассказывали, на какие ухищрения шли пилоты, чтобы получить назначение в первые группы штурмовиков – они боялись, что если эти боевые вылеты достанутся другим, то к моменту, когда они должны будут вступить в бой, «стрелялка» уже закончится. Они ошибались. Вьетнам начал поглощать американские самолеты и их пилотов, как губка, впитывающая воду.

В августе 1964 года мы с Барбарой проехали по Нассау-Бей до Кейп-Багамас-Лейн, повернули направо на Барбуда-Лейн возле местного яхт-клуба и остановились у построенного для нас дома, небольшого бунгало из коричневого камня, который представлялся нам кусочком рая. С годами мы разбили на склоне перед улицей лужайку, построили гараж справа за деревом, залили бетоном террасу и добавили стойку для барбекю. Бассейн в форме почки, бар, шесть сосен вдоль дорожки и несколько клумб придали нам ощущение, будто мы живем как кинозвезды. Впрочем, весь поселок рос и процветал. Легкий деревянный штакетник отделял наш дом от соседнего дома Роджера и Марты Чаффи. У всех были дети, которым предстояло вырасти и вместе пойти в государственную школу.

Наша жизнь казалась нам сладкой и защищенной, но эта иллюзия безопасности и изолированности разбилась вдребезги около 11 часов утра одним теплым октябрьским днем[45].

Тед Фриман, один из самых незаметных членов нашей группы, совершал обычный полет с соседней авиабазы Эллингтон на T-38 – самолете, с которым он был более чем знаком. На самом деле Тед был летчиком-испытателем во время создания T-38, знал в нем каждую кнопку и каждый прибор и мог бы лететь с закрытыми глазами. Он заходил на посадку, как обычно, и в этот момент гусь столкнулся с фонарем кабины, разбил его, и куски тяжелого плексигласа засосало в двигатели. Самолет шел все ниже и ниже, Тед пытался взять его под контроль. В конце концов он сдался и катапультировался, но его парашюту уже не хватило времени, чтобы раскрыться должным образом. Самолет разбился, а Тед погиб – первым из американских астронавтов, но не последним.

Смерть друга опечалила всех участников программы. Мы всегда понимали, что на пути к Луне кому-то предстоит погибнуть, но чтобы тебя убила птица практически рядом с твоим домом? Нам ничего не оставалось делать, как отдать почести Теду, которого похоронили на Арлингтонском кладбище, и вернуться к работе.

А ее у нас было много, потому что трагедия Фримана оказалась не единственным черным днем в октябре 1964 года. Русские снова сделали нас – в то время как мы старались подготовить к испытательному полету второй беспилотный «Джемини», они каким-то образом запихнули троих космонавтов в одно из своих космических пушечных ядер и забросили на орбиту. Советский план отправить в космос сразу троих подвергался критике внутри собственной программы, особенно со стороны одного из ведущих инженеров, которого беспокоила потенциальная опасность. Его молчание было куплено назначением в состав экипажа. Инженер, который официально заявлял, что так лететь нельзя, с готовностью отправился в полет[46].

В действительности «Восход» оказался не более чем еще одним советским рекламным трюком, потому что он не дал ничего для решения сложных проблем встречи и стыковки, которые были необходимы для путешествия на Луну. И, хотя мы этого еще не знали, советское руководство находилось в раздрае, так что полет «Восхода» мог быть последним громким достижением во внутрикремлевской борьбе. За месяц до того, как Джонсон победил Голдуотера и сохранил за собой Белый дом, наш старый заклятый враг Хрущёв был свергнут[47].