Коммандер объяснил изумительно обтекаемым бюрократическим языком, на котором говорят на берегах реки Потомак[30], что ВМС США и он лично более шести месяцев подбирал личные дела офицеров, которые могут, возможно, при должных обстоятельствах, быть допущены к участию в одном специальном проекте, и что мое имя попало в этот список. «Итак, – резюмировал он, – вы участвуете?»

Я напрочь не понимал, о чем он говорит, и поднял антенну радиолокатора. Что за специальный проект? Почему именно я? Все это выглядело очень туманно, а неписаное правило в военной среде гласило, что никогда нельзя напрашиваться на задание, не зная фактов. «Я должен вызваться – на что?» – спросил я.

Коммандер Шепард вздохнул с очевидным раздражением. Было ясно, что он разговаривает с болваном. «Да на программу «Аполлон», конечно! Мы хотим рекомендовать вас NASA для дальнейшей оценки». Агентство запросило у видов Вооруженных сил новый список потенциальных кандидатов в астронавты, и флотская комиссия по отбору включила в него мое имя.

Я на мгновенье замолчал, потому что сердце прыгнуло мне в глотку. Я даже не подавал рапорта! Когда я смотрел условия в последний раз, я не соответствовал требованиям. Однако этот парень говорит, что ВМС рекомендуют меня NASA для подготовки в качестве астронавта. А он точно говорит с правильным лейтенантом Сернаном? Потребовалось несколько мгновений, чтобы смысл его вопроса дошел до меня, и тогда я вынырнул из тумана и выпалил с похвальным военным рвением: «Конечно, да, сэр! Не только это, сэр, но, черт побери, да! Сэр!»

Шепард бесцеремонно ответил мне, что устного ответа недостаточно. «Мы должны получить письменный ответ до девяти утра понедельника», – сказал он и повесил трубку.

Ошалевший от этого предложения, взбудораженный, я поспешил в ближайшее отделение Western Union и отправил этому занятому чиновнику телеграмму. Потом я позвонил Барбаре и рассказал новости. Я принял решение, которое могло изменить всю нашу жизнь, не посоветовавшись с ней, и, набирая номер, гадал, каким будет ее ответ на столь важный шаг, который я только что совершил. Она была в восторге, но я сумел уловить и глубокое опасение. Справившись с первоначальным удивлением, она сказала как раз то, что я хотел услышать: «Боже, Джин, надо попробовать».

Астронавт? Я?

Меня окутал ураган бумажной работы для NASA. Задания были в пределах от весьма технических деталей и до столь личных вопросов, что еще до того, как хотя бы один представитель Агентства встретился со мной, они знали всю мою жизнь. Как оказалось, шла еще только предварительная селекция более чем четырехсот военных и гражданских кандидатов.

О желании участвовать в отборе заявили еще трое моих коллег по университету – Дик Гордон, Боб Шумахер и Рон Эванс. Боб был моим хорошим другом, остальных двух я знал не слишком близко, потому что провел с ними вместе лишь несколько занятий. В будущем это всё изменилось, причем так, как никто из нас не мог себе представить. Наконец я закончил заполнять последний лист и отправил весь ворох в Хьюстон.

Мы с Барбарой уехали в отпуск, который изначально планировали как визит к ее матери в Техас и к моим родителям в Чикаго на Четвертое июля. Барбара купила билеты на дешевый ночной рейс National Airlines из Сан-Франциско в Хьюстон и улетела вместе с Трейси, которая только-только научилась сама вставать, и с нашим кокер-спаниелем по кличке Венера. Я закончил кое-какие дела в Калифорнии и вышел на трассу в новом «шевроле» 1963 года – вполне адекватном семейном седане, который заменил мою холостяцкую машину 1956 года с полотняным верхом. Мили улетали назад, я слушал по радио «Ритм дождя» и песню о волшебном драконе Пуффе и думал о возможном новом назначении.

Поскольку я должен был встретиться с Барбарой и ее мамой в Бейтауне, я решил проехать по окраинам Хьюстона и взглянуть на новый Центр пилотируемых космических кораблей MSC[31], который строился в Клиэр-Лейке. Нашими воротами в небо был мыс Канаверал во Флориде; Лэнгли-Филд в Вирджинии, в удобной близости от Вашингтона, был местом рождения Целевой космической группы; крупные подрядчики располагались в штатах Калифорния, Миссури и Нью-Йорк. Двадцать три города соревновались за право быть домом MSC, большого и очень важного федерального проекта, но лишь у одного из них был в помощниках некий Линдон Джонсон из Техаса, по счастливой случайности – вице-президент США и председатель Национального космического совета при президенте. Поэтому LBJ, как его сокращенно называли, выкрутил необходимые руки и предъявил тысячу заросших кустарником акров[32] в 40 км юго-восточнее Хьюстона. Так NASA обрело новый дом, а Техас – 60 миллионов из лунных денег.

Бетон, сталь и стекло росли быстро, превращаясь в офисные здания и испытательные сооружения, сияющие под горячим техасским солнцем, и я ехал мимо них, присматриваясь к месту, где, возможно, скоро буду работать. Два года в живописном Монтерее испортили меня. В Калифорнии в самый жаркий летний день достаточно открыть окна, чтобы стало прохладно, но техасская жара была подобна доменной печи. Солнце работало молотом, Хьюстон был его наковальней, а в моей машине не имелось кондиционера. Сказать, что меня переполняли чувства, было бы слишком мало. Я медленно проехал по Старому Галвестонскому шоссе и через новые кварталы, которые строились для размещения сотен инженеров и техников, стекающихся в MSC. Поселкам дали стильные имена типа Тимбер-Коув, Эль-Лаго и Нассау-Бей, но в действительности это были только что освоенные заиленные равнины, изнемогающие от духоты в дьявольской жаре, и коровы все еще щипали траву на будущих дорогостоящих жилых площадках. Смогу ли я просить семью о выживании на этой голой земле старых пастбищ и далеких горизонтов?

Барбара была из Техаса, и я думал, что она привычна к такой погоде, но, добравшись до дома ее матери, который охлаждал только старый неэффективный вентилятор, гоняя по кругу горячий воздух, я обнаружил, что жена страдает не меньше меня. Видение нашего милого дома в Монтерее плавало среди жары как мираж, и я подумал, что не пройти отбор в астронавты и избавиться от необходимости жить здесь было бы не так уж плохо.

Мы удрали из Техаса со всех ног и поехали в Чикаго, чтобы показать моим родителям новую внучку, а затем в Калифорнию, и вновь под безжалостным солнцем. В Айове температура поднялась до +38°C. Все, что мы могли сделать, это опустить до предела стекла, ехать как можно быстрее и молиться, чтобы достигнуть прохладного укрытия Скалистых гор прежде, чем мы вплавимся в асфальт где-нибудь среди кукурузных полей Небраски.

Через некоторое время мне в Монтерей пришло письмо из NASA с приглашением прилететь в Хьюстон на собеседование, и я узнал, что первоначальный список из нескольких сотен кандидатов сократился более чем наполовину. Слегка удивленный тем, что все еще остаюсь в забеге, я отправился в путь в стиле секретного агента, что сегодня кажется чертовски наивным.