Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы пресса не вышла на след тех, кто может стать кандидатами в астронавты, Дик, Рон, Боб и я вылетели из Сан-Франциско разными самолетами, в гражданской одежде и под вымышленными именами, изображая, что не знаем друг друга. Какие-то странные люди встретили нас в Хьюстоне в обстановке максимальной секретности и привезли в частные апартаменты в отеле Rice, где каждый из нас зарегистрировался под именем Макс Пек – так звали генерального директора отеля. Разумеется, войдя в бар отеля, я узнал друзей, которые уже сидели за выпивкой, и легко было догадаться, что некоторые другие стройные молодые люди с короткой стрижкой вокруг – каждый из них официально был Максом Пеком – тоже из летной среды. Слегка секретно, да.
Мне всё это напомнило первые дни в Мирамаре, когда у меня уже были «крылышки» пилота, но я еще не садился на авианосец. Меня занимал вопрос о том, каков послужной список других кандидатов. Что я вообще делаю в этой группе? Дик Гордон, например, был значительно более важной птицей, чем просто студент Военно-морского университета. Известный летчик-испытатель, он уже был в значительной степени завязан на космическую программу и совсем недавно участвовал в отборе, но не прошел во вторую группу астронавтов. В Новую Девятку попал его сосед по «Рейнджеру» Пит Конрад, а его инструктором в Школе летчиков-испытателей ВМС был сам Алан Шепард. Когда же Дик выиграл заветный приз Бендикса за рекордный трансконтинентальный перелет – 2 часа и 47 минут – поздравительную телеграмму прислал ему тот пилот, рекорд которого он побил, а именно – полковник Морской пехоты Джон Гленн.
Среди нынешних кандидатов были и другие летчики, обладавшие рекордами высоты и скорости; летчики-испытатели с великолепным послужным списком – к примеру, Майк Коллинз, тоже не прошедший в предыдущие наборы, а также парни типа Базза Олдрина, который имел докторскую степень Массачусетского технологического института по теории сближения в космосе. Что же касается летчиков ВВС, то большая их часть прошла через «волшебную школу астронавтов» на авиабазе Эдвардс, возглавляемую Чаком Йегером. В этой группе пилотов легко было почувствовать себя лишним. Что я мог сказать в свою защиту – что участвовал в двух боевых походах в Тихий океан и теперь учусь в Монтерее? Я полагал, что шансов у меня очень немного.
Они засыпали нас еще одной тучей бумаг, которые теперь включали вопросы по космическим полетам и орбитальной механике. Я мало что знал по этим темам, но на каждый вопрос отвечал коротким сочинением. Если им хотелось понять, как кандидат работает в новой для себя ситуации, то они должны были оценить меня высоко, потому что на самом деле я многого не знал вообще.
Потом наступило время личных собеседований, и здесь я впервые встретился с настоящими астронавтами – теми, чьи имена были в газетных заголовках. За длинным столом вместе с парой гражданских лиц сидели Дик Слейтон, Уолли Ширра и Алан Шепард, и я почувствовал себя в самой гуще исторических событий. Эти парни были нашими героями космической эры. Меня грел тот факт, что я приглашен в их общество, но я чувствовал себя как заключенный перед комиссией по досрочному освобождению. Все они были вполне обходительны, за исключением Шепарда, который, казалось, смотрел своими холодными глазами строго сквозь меня. Чего они хотят? Важно ли, как я одет, как выгляжу, как говорю? Не было ли вот в этом вопросе подковырки? Все, что я скажу, им предстояло оценить, и я не знал, что им нужно. Бессмысленно преувеличивать свои заслуги – мой послужной список лежал перед ними. Лучшим вариантом было отвечать на все вопросы как можно более честно и надеяться, что этого достаточно. К примеру, кто-то спросил, как много раз я поднимался выше 15 км. Черт побери, для летчика штурмовой авиации вроде меня это было бы на полпути в космос! Поэтому я развернул вопрос на 180° и ответил: «Я летаю очень низко, но если нужно будет садиться на Луну, то рано или поздно придется снизиться». Помню, что их это развеселило. Опять же за исключением Шепарда, у которого, казалось, в венах текла ледяная вода.
Потом было несколько приемов с коктейлями, где мне выпал шанс встретиться с другими астронавтами и пожать руку знаменитому Джону Гленну, и я вернулся в Монтерей.
Вскоре они прислали еще одно письмо, в котором сообщалось, что я прошел очередной этап отбора. Теперь кандидатов осталось только 36, причем пара из тех, кого «возьмут обязательно», вылетела, а я все еще оставался в игре.
На авиабазе Брукс в Сан-Антонио нам провели исчерпывающее медицинское обследование, и NASA вычеркнуло из списка еще четыре имени. Среди них оказался Боб Шумахер, мой друг из Монтерея, у которого нашелся какой-то небольшой порок сердца. Это напрочь нечестное и нелогичное решение продемонстрировало, почему пилоты не доверяют врачам. Получается, он мог вести бой на реактивном самолете ВМС, но не подходил по здоровью для подготовки в качестве астронавта? С другой стороны, этот случай также показал, насколько тщательным был отбор. Оттого лишь, что несколькими годами раньше в колледже ты получил простую четверку, без плюса, тебе могли предпочесть другого парня. Утверждалось, что шанс попасть в астронавты примерно один к трем миллионам, и я готов был в это поверить. Но – черт побери! – мои перспективы становились все лучше.
После медицинского обследования нас осталось всего 32, и мне начало казаться, что, пожалуй, шанс у меня есть. Однако ни я, ни Барбара не позволяли этим надеждам завладеть нами, потому что в процессе еще оставалось слишком много неизвестных. Эй, Сернан, ты подошел близко, но цыплят еще считать рано. И все же мы пересмотрели планы на Принстон. Если я начну там учиться, и в этот момент придет вызов в отряд астронавтов, получится, что мы зря переехали в Нью-Джерси. Поэтому мы решили остаться в Монтерее, чтобы я отучился в Военно-морском университете третий год и закончил работу по использованию водорода в качестве топлива для ракет с высокими характеристиками. Мы, конечно, ждали, как развернутся события на астронавтском фронте, но было приятно осознавать, что если меня и не выберут, то худшее, что может случиться, – мне придется защищать магистерскую диссертацию.
Затем начались странные телефонные звонки от друзей и давних знакомых, причем некоторых из них я успел забыть за прошедшие годы. «Джино, у тебя все в порядке? Никаких сложностей? Приходил агент ФБР и спрашивал о тебе». NASA тщательно изучало подноготную кандидата и опрашивало всех – от бывших подружек до университетских профессоров. Не объявлял ли он банкротства? А как учился и какие награды получал? Всегда ли платил за парковку? Имеет ли военные награды и взыскания? Они все это перемалывали, и не дай бог оказаться в чем-то нечистым. А мне было запрещено говорить кому-либо, что происходит, чтобы не пронюхала пресса.
Мы знали, что окончательное решение нам объявят по телефону. Если на линии будет Дик Слейтон, возглавляющий Отдел астронавтов, значит – приняли, а если его помощник Уоррен Норт – то в пролете. Чтобы не занимать телефон, друзья перестали мне звонить, и дни тянулись как резина. Ответ мог прийти в любой момент. Когда же телефон все-таки звонил, мы боялись поднять трубку. А вдруг со мной хочет поговорить Уоррен Норт?
В конце концов примерно в три часа дня в начале октября телефон зазвонил. Трубку подняла Барбара, ощущая явный дискомфорт в желудке. Она ответила оператору NASA, что меня нет дома, и дала телефон университета. После этого она села и попыталась не думать о вопросе, который не хотел оставить ее мозг в покое: «У нас получилось или нет?»