— Он проще… отказаться от договора, заключенного с Кишнайей.

— Чтобы эти люди сказали, что сэр Уильям Браун уступил их угрозам… Никогда, сударь! Бывают случаи, когда человек не может уступить из трусости и должен умереть на своем посту. Я не удерживаю вас больше, сударь!

— Можете быть уверены, ваше превосходительство, что я приму все зависящие от меня меры для вашей безопасности.

— Исполняйте ваш долг, сударь, я буду исполнять свой.

Несколько часов спустя после этого разговора губернатор получил через неизвестного посыльного второе письмо, содержащее в себе всего только одну фразу:

Не может бить бесчестья в том, чтобы отказаться от бесчестной сделки.

Это второе послание довело до крайних границ удивление и волнение сэра Уильяма. Итак, таинственные судьи уже знали о его разговоре с директором полиции; ясно, что они осуждали бесчестную войну с применением всяких засад, измены, захвата врасплох, которую готовились вести с Сердаром, а также низкое сообщничество губернатора Цейлона с негодяем Кишнайей, каторжником, который всего какой-нибудь месяц назад ходил с ядром на ноге в бомбейской тюрьме.

Но сэр Уильям Браун был англичанином; он верил, что никакой поступок, даже самый низкий, не может обесчестить человека, когда дело идет о службе… А так как сохранение владений Индии было вопросом жизни и смерти для Англии, он дал себе клятву не уступать.

И к тому же не в собственных ли его руках были все средства для защиты? Он пользовался безграничной властью. Индусские сикеры, наемные убийцы, убивают всегда кинжалом — кто мешал ему надеть кольчугу? Он мог также ввиду исключительных обстоятельств отобрать сотню солдат из тех, которые отправлялись в Калькутту, и поручить им охрану своего дворца.

Генерал Хейвлок со своей стороны советовал ему не уступать и сам отобрал отряд телохранителей среди высадившихся солдат; в тот же вечер все служители-индусы были заменены солдатами шотландского полка.

Отношения обеих сторон начинали обостряться. Получалось нечто вроде дуэли, в которой каждая сторона ставила на карту свою жизнь… Кто же должен был выйти из нее победителем? Сердар или сэр Уильям Браун?

Но эта борьба была бы еще ожесточеннее, имей оба противника возможность встретиться и узнать друг друга, ибо в прошлом у них было нечто такое, что дало повод к жгучей ненависти, которую может погасить лишь кровь одного из противников. Двадцать с лишним лет прошло с тех пор, но жажда мести оставалась по-прежнему неутолимой, как и в тот день, когда один умирающий собрал свои последние силы, чтобы доползти до них и укротить их ярость, когда только клятва, вырванная у них человеком в его предсмертный час, разлучила их… Но они дали слово встретиться друг с другом и разрешить этот спор. Несмотря на то, что в силу обстоятельств они находились вдали друг от друга и почти на целую четверть столетия потеряли один другого из виду, они так хорошо помнили, что принадлежат друг другу, что поклялись никогда не жениться с исключительной целью не причинить кому-либо горе в тот день, когда встретятся в последний раз… Но судьба людей подвержена случайностям. Не отыскивая друг друга, они вдруг очутились под одним и тем же небом и вступили в борьбу, не узнав друг друга… Еще ужаснее будет встреча в тот час, когда она состоится!

Тем временем «Эриманта», простоявшая тридцать шесть часов в гавани Пуант-де-Галля в ожидании почты из Китая, готовилась покинуть Цейлон, чтобы продолжать свой путь по Бенгальскому заливу. Собравшись на корме, пассажиры в последний раз любовались чудным зрелищем, равного которому нет в мире.

Несколько в стороне от них стояла небольшая группа из трех человек, которые тихо разговаривали между собой, с тревогой поглядывая время от времени на крутые склоны, покрытые роскошной растительностью, где выстрелы из пушек преследовали слона Ауджали. Группу составляли Эдуард Кемпбелл со своей прелестной сестрой Мэри и Шива-Томби-Модели, брат Рамы, который, выполняя данный ему приказ, сопровождал молодых людей в Пондишери.

Все трое говорили, само собой разумеется, об утреннем происшествии и об отчаянии Эдуарда и Мэри, когда они увидели Сердара, идущего на казнь. Напрасно Шива-Томби старался успокоить их, уверяя, что его брат наверняка все уже подготовил для побега пленников; слезы их высохли и они успокоились только тогда, когда увидели, что Ауджали скрылся наконец по ту сторону Соманта-Кунта.

— Не бойтесь, — сказал им молодой индус, — вряд ли кто-нибудь теперь их поймает. Мой брат много лет подряд жил в джунглях, отыскивая берлоги пантер, у которых он отнимал детенышей, а затем дрессировал их и продавал фокусникам. Он знает там все ущелья и проходы, и пока все будут уверены, что Сердар и его товарищи окружены со всех сторон, они успеют перебраться через пролив и присоединятся к нам.

Эти слова успокоили молодых людей, которые в своих мечтах видели уже отца спасенным благодаря Сердару.

Уже отдан был приказ, чтобы все посторонние лица на борту отправлялись по своим лодкам, когда некий Макуа, подъехавший к пакетботу в своей пироге, в три прыжка взобрался на палубу и подал Шива-Томби один из тех пальмовых листьев, которые на тамильском наречии зовутся олле. Туземцы царапают на их нежной кожице буквы с помощью тоненького шила.

— От твоего брата, — сказал он и затем, так как пакетбот двинулся в путь, по планширу спустился в море и вплавь добрался до своей пироги.

На олле оказалось несколько слов, на скорую руку написанных Рамой-Модели:

Через две недели будем в Пондишери.

Уверенность, с которой написаны были, по-видимому, эти слова, вселила еще большую радость в молодых людей, которые были не в состоянии оторвать свои взоры от вершин, где они в последний раз видели того, кого они теперь называли не иначе как спасителем своего отца.

Выйдя из фарватера, пакетбот некоторое время шел вдоль восточной оконечности острова, где течение способствует более быстрому движению судов к берегу Индостана. Скоро глазам путешественников открылся восточный склон Соманта-Кунта, по которому Барнет спустился в долину; судно так близко шло здесь от берега, что невооруженным глазом можно было рассмотреть малейшие уступы скал и прямые, стройные стволы бурао. Повсюду виднелись огневики с ярко-красными цветами, индийские фикусы с толстыми ветками и темной зеленью, тамаринды, покрытые лианами разнообразных оттенков, и вьющиеся розы, самым невообразимым образом перемешавшие в живописном беспорядке свои ветви и цветы. Лощина затем как бы вдруг прерывалась, скрываясь за утесами, которые стояли на первом плане и представляли собой последние укрепления большой долины, куда отправились искать убежища Сердар и его товарищи.

— Они там… за этой высокой цепью скал, — сказал Шива-Томби своим молодым друзьям. Он протянул туда руку и вдруг остановился, охваченный сильным волнением…

На последнем плато, в нижней части которого лощина углублялась в долину Трупов, на фоне одного из утесов вырисовывались четыре человека, размахивавшие белыми накидками своих касок и смотревшие в сторону парохода. А позади них, как бы завершая собой картину и удостоверяя личности находившихся впереди него людей, стоял колоссальный Ауджали, который держал хоботом громадную ветку, сплошь покрытую цветами, и размахивал ею в воздухе.