— Когда он читал?

— Вечером.

— Черт знает что! — с досадой воскликнул Ершов. — Даже этого не помню. Стыд и срам! — Ершов поморщился. — Извините, забыл ваше имя.

— Ольга.

— По отчеству?

— Можно без отчества.

— Слушайте, Ольга… я ничего такого… ну чего-нибудь нехорошего не натворил тут спьяну?

— Как же вы могли натворить. Из машины вас почти на руках доставили…

— На руках?!

— Сами вы не могли… еле ноги передвигали.

— Но я раздетый… Кто же раздевал?

— Жора… Он раздел и уложил… А потом читал нам ваши стихи…

Оба замолчали. Ершов сосредоточенно разглядывал потолок, откинувшись на подушку. В открытую форточку слышно было кудахтанье курицы, отдаленный грохот и лязг трамвая.

Вчера Жихарев собирался ехать к каким-то девушкам. Это запомнилось. Не забыл Ершов и того, что хотел идти в Дом колхозника. Но как оказался здесь — хоть убей, не помнил. «Это, наверно, и есть одна их тех девушек».

— А где же вы сами спали? — спросил он после продолжительной паузы и почувствовал, что краснеет.

— В другой комнате, — ответила Ольга.

— Как же вы там… наверно, на полу?

— Зачем на полу? На раскладушке.

Ершов облегченно вздохнул.

— Зачем же вы? — помолчав, смущенно сказал он. — Лучше бы меня на раскладушку. Мне бы все равно.

Ольга насмешливо взглянула на него, улыбнулась.

— Разве вы вместитесь на раскладушке? Да и не выдержала бы она вас. Вон вы какой!

— Какой?

— Громадный. С Петра Первого.

— Который в сквере?

Ершов иронически скривил губы. Это была попытка пошутить. Он начал немного приходить в себя, успокаиваться. Кажется, все обошлось благополучно, никаких непотребных глупостей, похоже, он не сотворил, кроме того, что был свински пьян.

Ольга приняла его шутку и засмеялась, обнажив чудесной белизны красивые мелкие зубы. «Она славная… такая не может быть скверной!» — подумал Ершов. Ему очень понравился смех девушки — открытый, чистый, и глаза у нее добрые и умные.

— Немного поменьше, — сквозь смех вымолвила Ольга. — По правде сказать — я первого такого встречаю, как вы. В университете у нас один ростом с вас, но худой. А вы — прямо Илья Муромец!

— Велика Федора, да дура, — с чувством искренней самокритичности проговорил Ершов. — Пушкин был небольшого роста, а гениален.

— А Маяковский? Федоры тоже разные бывают. Вы вот что, товарищ Федора, давайте-ка вставать. Одевайтесь, обувайтесь, будем чай пить. Вон ваша одежда, обувь, — она указала на стул, на котором висел пиджак Ершова, и под кровать — очевидно, там были ботинки. — Я сейчас выйду, — заметив его недоумевающий взгляд, добавила Ольга.

Она вышла. Ершов поспешно оделся, обулся. Самочувствие у него было прескверное. Во рту нехорошо, руки дрожат. Когда наклонился за ботинками — закружилась голова. Такого тяжелого похмелья за свою, не очень, правда, долгую жизнь он не испытывал. «Идиот! Законченный двухсотпроцентный идиот! — ругал он себя. — Надо же было так нализаться! А все Жихарев этот!»

Ольга принесла бутылку нарзана и стакан.

— Говорят, нарзан с похмелья — хорошо, — сказала она.

Ершов поблагодарил и выпил половину бутылки. Затем девушка провела его в ванную — малюсенькую комнату с эмалированной чистой ванной, с душем, показала, как пользоваться водой.

После душа стало гораздо легче, в голове посветлело, пропало дрожание рук. Освеженный, повеселевший, он вернулся в комнату. На столе стояла сковородка с яичницей.

Ершову есть не хотелось, однако, опасаясь обидеть девушку, он подсел к столу, и они вдвоем стали завтракать. Ему все еще было как-то неловко. Вчера и не подозревал о существовании этой самой Ольги, а сегодня сидит с ней рядом и ест яичницу, приготовленную ею. Они ведь, собственно, и не познакомились как следует. Тем не менее она назвала однажды его по имени-отчеству. Вероятно, узнала от Жихарева.

— Если вы — Ольга, то меня тоже зовите просто Алешей! — поправил он ее.

— Хорошо, — легко и просто согласилась Ольга.

Пока завтракали, она рассказала ему, что в этом трехкомнатном флигельке, принадлежащем пенсионеру — старому агроному, живут одни студентки и платят по тридцать рублей в месяц. Все учатся в университете, все из районов области. Одна из них — сирота — учится заочно и работает в ресторане вокзала. С каждого дежурства она приносит подругам дешевые обеды или ужины — смотря по тому, когда дежурит — в вечернюю или дневную смену. Она очень славная и невероятно добрая. Может отдать последний кусок хлеба, последнее платье.

— Вы видели ее в ресторане.

— Варя? — догадался Ершов.

Ольга кивнула.

— Она. Жора неравнодушен к ней, вернее, влюблен. Кушайте, пожалуйста, не стесняйтесь.

— Спасибо, я уже сыт, — сказал Ершов. — А где же ваши подруги? Что-то никого не видно и не слышно.

— Ушли на лекции, а Варя спит в другой комнате. Она дежурила до двух ночи.

— А вы почему не на лекции?

— Пропущу сегодня.

— Из-за меня?

— Отчасти. Неважно! Девочки запишут. Сегодня с утра лекция неинтересная. Доцент один… будет жвачку жевать. Он ее жует лет десять. Все одно и то же. Страшно скучно.

— О чем?

— Литература девятнадцатого века.

— Такой интересный предмет и… жвачку…

— Дело не в предмете, а в человеке, — назидательно сказала Ольга. — Что же ему делать, если у него ни одной живой мысли? Говорит, как по канату идет. По писаному и то боится… как бы не попасть впросак. Все формулировки и цитаты выверены…

— Да, это скучно, — согласился Ершов. — А как там наш Травушкин? Вы его знаете?

— Еще бы не знать! Но почему он ваш?

— Из нашего села. Помню, я мальчишкой еще был, а он из школы, бывало, идет с книгами. Ни на кого не смотрит, с девчатами и ребятами не знался. Говорили, что читал много. Уже тогда прослыл в селе ученым.

— О да! — оживленно воскликнула Ольга. — Он и в самом деле ученый. Уйма знаний. Вот его слушать — интересно. На его лекции даже с других факультетов ходят. Он читает литературу двадцатого века.

Она стала прибирать со стола посуду. Ершов попросил разрешения закурить, свернул по привычке цигарку, насыпал ее махоркой, но, вспомнив совет Жихарева — курить в городе только папиросы, смял вертушку, сунул ее в карман.

— Что же вы не курите? — спросила Ольга.

— Раздумал, — ответил Ершов.

После продолжительного молчания Ольга снова задала ему вопрос:

— Вы частенько выпиваете?

— А что?

— Хочу знать.

— Нет, не часто, при случае. Когда же мне выпивать? Круглый год в работе. С непривычки, наверно, я и запьянел вчера. А почему вы спрашиваете?

— Видите ли… Жора говорит, вы талантливы. Да и у меня такое впечатление… извините, я вечером смотрела ваши тетрадки. Может, нельзя было?

— Почему же! Пожалуйста.

— Так вот, Жора собирается перетащить вас в город. Ну, я и подумала: не пропали бы вы тут.