Во-вторых: квартира. Я не впускаю в квартиру незнакомых людей, а сейчас она превратилась в проходной двор. И если я до сих пор ничего не подцепила, так могу подцепить теперь.

В-третьих: здоровье. Что со мной стряслось? Не простуда и не отравление. Может ли такое произойти от переутомления или от нервов? Майер так и не договорил, но продолжать с ним беседу нет никакого желания. Мне вообще его присутствие ужасно неприятно — это последний человек на свете, которого я бы хотела видеть в своём доме.

Подумав об этом, некстати вспоминаю, какое всё вокруг старое. Кроме дивана в зале — после бабушкиной смерти я купила новый. А в остальном… сервант порыжел, обои рядом с батареей пошли пузырями, на кухне отвалился кусок плитки.

Никак не решусь на ремонт. Мысли о толпе незнакомых людей, о грязи, о беспорядке наводят ужас. Но сейчас мне стыдно за свою старенькую квартиру, а потом стыдно за свой стыд. В конце концов, Майера сюда никто не звал. И никто не заставлял оставаться.

Однако я догадываюсь, почему он так поступил — видимо, чувствует вину. А еще слишком любит всё контролировать. Хорошо бы повернуть это себе на пользу: например, разузнать новое о Богдане. Только пока я так слаба, что ни один коварный план в голову не приходит.

Тем временем Майер снова подходит к моей кровати:

— Чай готов.

Я медленно переворачиваюсь на спину и вижу в его руках поднос с кружкой. Он ставит поднос на подоконник, а потом наклоняется и — я и глазом моргнуть не успеваю — одной рукой приподнимает меня, а другой взбивает подушку.

— Ч-что вы делаете! Н-не трогайте меня! — я возмущённо хлопаю его по руке, но Марк не обращает на это никакого внимания — усадив меня в кровати, молча ставит поднос на колени.

Я хмурюсь, осторожно беру кружку в руки и принюхиваюсь.

— Что это за чай?

— С малиной.

Я морщусь.

— Такое не люблю.

— А почему в холодильнике банка с вареньем?

— Варенье люблю, но не в чае. Сделайте мне обычный зеленый чай с мятой без сахара.

На лице Майера появляется такое выражение, словно я послала его на чайную плантацию в Китай. Или словно он меня туда сейчас пошлёт. Однако он не говорит ни слова — просто забирает поднос и опять уходит на кухню.

В этот момент я вспоминаю: он что-то говорил про еду («скоро привезут еду»?).

Кто привезет, откуда привезёт? Еще одна проблема на мою голову.

Я ем только то, что приготовила сама. Конечно, Майеру об этом знать не надо, но если он и правда заказал где-то еду, придётся что-то придумывать.

Через пять минут Марк приносит зеленый чай. Пью его маленькими глотками, а Майер тем временем берет со столика один из приборов и начинает вертеть в руках.

— Приедет врач, осмотрит тебя еще раз.

— Ч-что? — я вздрагиваю и едва не роняю кружку. — Нет! Я не хочу! Сами же сказали, что анализы в норме.

— Но…

— Нет! — на глаза опять наворачиваются слезы. — Хватит! Никаких врачей! Хватит меня мучить! Лучше уж умереть, чем…

— Да кто тебя мучил, мученица? Чего ты сочиняешь?

— Оставьте меня в поко-о-о-е…

— Наша песня хороша, начинай сначала! — Марк направляет прибор мне в лоб. Теперь я догадываюсь — это инфракрасный термометр. Посмотрев результат, он откладывает термометр в сторону, забирает кружку с подносом и ставит всё на подоконник. — Ладно, София. Возможно, врача не будет. Но чтоб больше ни звука от тебя, понятно?

После этого он берет меня за запястье и надевает на указательный палец новый прибор.

— Ч-что это?

— Не твоё дело. Лежи молча.

На приборе появляется число: 98.

Третий прибор — я точно знаю — тонометр. Марк измеряет мне давление и возвращает тонометр на место.

Снова хочется помыться. В крайнем случае — обработать руки.

— Мне… — осторожно начинаю я.

— Что ещё? — он хмурится.

— … надо в ванную.

— Ладно.

Он отбрасывает одеяло и поднимает меня с кровати — даже пискнуть не успеваю. Приносит в ванную и ставит около раковины:

— Пять минут максимум. Дверь не запирать.

Оставшись одна, смотрю на себя в зеркало. (Лучше бы не смотрела). Нахожу расческу, кое-как привожу в порядок волосы, умываюсь, чищу зубы. Голова кружится, я с трудом держусь на ногах, но назад всё же собираюсь идти сама: хочу проверить, что творится на кухне и в зале. Краем глаза я заметила, что на диване лежал пиджак, а рядом стояла дорожная сумка, а больше ничего рассмотреть не успела.

— Я… с-с-с… — собираюсь объяснить Майеру, что обойдусь и без его помощи, только он меня не слушает — опять берет на руки и относит в постель.

Открываю рот, чтобы возмутиться, но тут звонит телефон. Он отвечает на звонок:

— Да. Да. Хорошо.

И после этого куда-то уходит, прихватив поднос. Я слышу, как открывается и закрывается входная дверь, как шумит вода в ванной и звенит посуда на кухне. Что происходит?

Марк появляется минут через десять. В этот раз на подносе две тарелки: одна — с куриным бульоном, а на другой — котлеты и пюре. Котлеты похожи на паровые.

— Ешь, — поднос в очередной раз оказывается у меня на коленях.

Я осторожно беру тарелку с бульоном. Принюхиваюсь. Беру тарелку с котлетами. Рассматриваю их. Морщу нос.

— Что еще за спектакль?

— Мне кажется… еда воняет, — я пытаюсь сделать невинное лицо.

— Что ты сказала? Воняет? — а вот лицо Майера выражает желание послать меня уже гораздо дальше чайных плантаций Китая. — Ты хоть представляешь, кто это для тебя готовил?

Не знаю и знать не хочу. Однако я его ненароком сильно разозлила. Надо это как-то исправлять.

— Может, и не воняет… Просто не хочется мяса. И бульона мясного тоже. Вот овощной супчик я бы съела… картофельный… с морковочкой.

На Майера уже страшно смотреть: кажется, еще слово, и содержимое тарелок окажется у меня на голове, поэтому я замолкаю. Он хватает поднос, уходит на кухню, и я слышу там такой звон, что возникает желание зажать уши. Правда, вскоре он возвращается, на этот раз — с детскими творожками.

— Вот. Съешь пока это. Позже будет тебе овощной суп, но клянусь! Это последний раз, София, когда я иду у тебя на поводу!

Ладно, на творожки я согласна, они хотя бы запечатанные. А что делать с супом — ума не приложу. Если и его привезут неизвестно откуда, всё равно есть не стану. Конечно, можно перекипятить и съесть, только вот властный господин ограничивает мою свободу.

Вспомнив о поведении Майера, я снова разглядываю руки. Помимо прочего, меня осматривал врач. А капельницы, а уколы, кто их делал — медсестра? В таком случае меня трогали три человека, и никаких следов. Может, я стала нормальной? Ну а что. Чудеса случаются.