Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты же не вышла на работу. И не отпросилась. Хотел сделать тебе выговор, поскольку никакие… э-э… срывы подобное поведение оправдать не могут. Но на звонки ты не отвечала, так что пришлось заехать — всё равно недалеко.
Он говорит с самым безмятежным видом, а мне хочется смеяться в голос. Этот рассказ означает лишь одно — он испугался! Марк Майер испугался, что довёл меня до ручки, и я что-нибудь с собой сделала! Ну и ну.
— Домофон не работал, — тем временем продолжает он, — но едва я поднялся на этаж, как вышла соседка с девочкой и сама со мной заговорила. Она тебе в дверь постучала — звонка ведь у тебя нет, — только ты не откликнулась. По телефону она тоже звонила, мы слышали сигнал из прихожей, но трубку ты не брала. Соседка сказала, что всё это на тебя совсем не похоже. Но у неё были ключи от твоей квартиры и…
Ох, кошмар. Пару лет назад, когда у бабушки уже были проблемы с памятью, я и правда оставляла Марине запасные ключи, если куда-то отлучалась. Потом она мне их так и не вернула, а напомнить об этом было неудобно и замок поменять неудобно — выглядело бы так, словно я её в чём-то подозреваю. Вот и вышло теперь моё стеснение боком.
— Понятно. А это что? — перебив Майера, я киваю в сторону столика.
— Когда мы тебя нашли, ты несла разную ерунду. На всякий случай вызвали врача.
— Скорую?
— Нет. Моего знакомого, из частной клиники. Хотели отвезти тебя в больницу, но ты стала ныть. Поэтому на месте проверили всё, что могли, поставили капельницы, сделали уколы. Решили, что отправим в больницу, если через пару часов не станет лучше. Но температура начала падать. Кстати, результаты анализов уже готовы, в основном все показатели в норме, только ферритин у тебя низкий.
Сердце холодеет от ужаса. Как это — «проверили на месте»? Сколько людей меня трогало? Что они со мной делали? Я покосилась на руки, но там были лишь следы от капельниц. Наверное, обошлось только потому, что я находилась в отключке. Но всё равно хорошо бы помыться. Только вот как — если мне сейчас даже моргать больно?
— Что со мной было?
— Возможно, твоё состояние — результат… Скажи, а сколько ты весишь?
— Результат чего? При чём тут вес? Нормальный у меня вес.
— Угу, нормальный. Кожа да кости.
— Неправда! Я не тощая.
— Ну, в некоторых местах — определенно нет, — на лице Майера вдруг появляется странная усмешка, а потом он скользит взглядом по моей груди. — Однако в других местах — именно тощая.
Меня бросает в жар: я снова вспоминаю про пижаму.
— В-вы так и не ответили — почему на мне эта пижама?
— Ах, это… Просто когда температура упала, ты была вся мокрая. Так что мне пришлось тебя переодеть и поменять постельное бельё.
— Ч-что? — если б у меня были силы, я подскочила бы с кровати. — Ч-что… в-вы…?
— Ох, — он подкатывает глаза, — только не делай такое лицо! Что ещё мне оставалось — позволить тебе лежать в мокрой постели? Или снова звать соседку? Так было двенадцать ночи, а у неё, между прочим, маленький ребенок.
Внезапно в голове всплывает: кто-то держит меня на руках. Гладит по голове. Укачивает.
— А ч-что ещё… вы делали со мной?
— В смысле? Что ещё я мог делать? — я всматриваюсь в его лицо, но не замечаю на нём и тени смятения.
И правда — что за глупые вопросы! И без того ясно, что он не мог меня обнимать и говорить такие слова. Это же Марк Майер — вряд ли он вообще способен хоть кого-то обнимать. Просто от высокой температуры и не такое померещится.
— Ничего.
Но то, что он меня переодевал — это… да это просто в голове не укладывается!
— Но вот то, что вы… п-переодевали… я даже п-представить не могу…
— А не надо представлять, София, — перебивает он. — Не надо. Знаешь, еще Сенека говорил: «Воображение доставляет нам больше страданий, чем действительность».
Как мило! Ещё и Сенеку приплёл.
— Всё понятно, — бормочу я. — В таком случае, спасибо за помощь, можете ехать домой.
— Благодарю за разрешение, но я, пожалуй, задержусь, пока тебе не станет лучше.
У меня вырывается нервный смешок.
— Неужели? Это что — такой способ извиниться?
Выражение его лица мгновенно становится жестким.
— А тебе нужны мои извинения? Или моя жалость?
— Нет!
— Вот и я так думаю. Кстати, чуть не забыл: пока ты не поправишься, будешь делать то, что я скажу.
Чего? Я едва не задыхаюсь от возмущения.
— Это мой дом! И мои п-правила!
— Пока я здесь, правила будут мои.
Кажется, я всё-таки оказалась в аду — в аду мужского шовинизма.
— В-вот, значит, как! Пользуясь моим б-бессилием… — губы начинают дрожать, а глаза помимо воли наполняются слезами.
— Ну начина-а-а-ется, — перебивает он с раздражением. — Знаешь, в чём твоя главная проблема, София? Сейчас объясню. Ты производишь хорошее впечатление на людей. Выглядишь доброй и милой девушкой. Возможно, и сама веришь, что ты такая. Но разве это правда? Нет, нет и еще раз нет! Просто ты выбрала удобную тактику — сначала делаешь что-то не очень хорошее, а потом себя же выставляешь жертвой. Ах, это страдальческое лицо, эти надутые губы, эти глаза, полные слез… Ты, конечно, можешь сейчас заполнить соплями всю квартиру, но мой тебе совет — прекращай играть в жертву. Ты — не жертва. И пусть другие видят в тебе нежную ромашку, но не я. Я вижу человека, который поставил цель… и ни перед чем для достижения своей цели не остановится.
Последнюю фразу он произносит, глядя куда-то в сторону. Проследив за этим взглядом, я замечаю, что он направлен на фотографии Богдана, которые стоят на прикроватной тумбочке.
Я хмурюсь, и собрав все силы, отворачиваюсь к стене — настала очередь Майера общаться со спиной.
— Уходите.
— Ну вот, что я говорил? Мисс ван дер Лейден обиделась. Только я тебе нужен и ты это знаешь. Так что хватит капризов. Сейчас я приготовлю чай, а потом привезут еду, и ты поешь.
Он уходит на кухню и начинает там чем-то по-хозяйски греметь.
Внутри всё кипит от гнева. Так хочется устроить скандал! Но затем я начинаю размышлять над его словами. Вообще-то — да, он мне нужен. Как бы плохо я к нему не относилась, он мне нужен для того, чтобы подобраться к Богдану.
Ну а поскольку я — «человек, который для достижения своей цели ни перед чем не остановится», значит, какое-то время придётся играть по его правилам.
Пытаюсь сосредоточиться, но мысли разбегаются, как тараканы при ярком свете.
Во-первых: ну как не думать о переодевании? Это же настоящий кошмар (который будет преследовать меня всю жизнь).