Уличена она еще и в том, что в частных беседах неоднократно рассуждала о предметах веры, что строжайше запрещено. Сведения точные, ибо получены не от одного, а от нескольких бони вири, то есть добропорядочных мужей. А уж про то, что она несколько лет проживала в доме знаменитого чернокнижника и еретика Арнольдо из Виллановы, успевшего убежать во Францию от справедливой кары пресвятой церкви, и говорить не приходится. Тут и вовсе сразу несколько костров можно разводить.

Да и сами инквизиторы, идя по ее следу, не раз сталкивались с ее злой ворожбой. В одной деревне, где она останавливалась на ночлег, у нескольких коров пропало молоко. Над небольшим городком на следующий день после ее отъезда разразилась такая страшная гроза, какой в этих местах отродясь не бывало. В третьем местечке неожиданно…

Перечень длился долго. Увы, но понимал речь Эспиносы Петр с трудом, через слово, улавливая лишь общий смысл – слишком много специфических терминов. Устав слушать и видя, что инквизитор, вдохновленный двумя кубками доброго вина и участливым вниманием допрашивающего, останавливаться не собирается, Сангре заявил, что будет гораздо лучше, если фра Луис изложит все на бумаге.

– А про колдуна из Гамельна черкани отдельно, – посоветовал он.

– Понимаю, – серьезно ответил Эспиноса. – Поскольку это обвинение затрагивает Изабеллу косвенно, относясь к ее слуге, необходимо допросить его отдельно. А для этого надлежит и обвинение ему предъявить особое, как положено. Однако, смею заметить, что в отношении доньи Изабеллы де Сандовал возможна ин капут алиенум.

– Кому капут? – озадаченно переспросил Петр.

– Я понимаю, благородный кабальеро из начинающих и многое ему незнакомо, – чуть снисходительно заметил фра Луис. – Означает же это «пытку по чужому делу», коей подвергают заключенного, чтобы он показал в качестве свидетеля об обстоятельствах дела другого обвиняемого, где он обозначен как сосвидетель, ибо…

– Точно, – не дослушав, подтвердил Петр и восхитился. – Умница ты. Прямо Дзержинский, Менжинский, Плювака, Коня и Ягода в одном флаконе.

Он обошел стол и плюхнулся на лавку подле инквизитора. Дружески приобняв его за плечо и стараясь не морщиться от вони, исходящей как от его тела, так и от рясы, он проникновенным тоном посетовал:

– Одна беда: не ценит тебя, наверное, начальство. Живешь, поди, строго согласно древнему проклятью из старого фильма – на одну зарплату, грошей на хлеб не хватает, масло прямо на колбасу намазываешь. А ведь профессионала надо беречь, бо штучный товар и уникальная работа господа бога. Эх, ты, сирота доминиканская… Тебе б к Торквемаде в помощники, а лучше к Ежову в тридцать седьмой – давно бы в комиссарах госбезопасности ходил, не меньше. Но ты дерзай, старина, и радужные перспективы я тебе гарантирую. Небо в алмазах не обещаю, но письменную благодарность в личное дело и ценный подарок в виде ночного фарфорового горшка эпохи династии Мин, запросто. Правда, без крышки, но ты все равно смердишь, так что без разницы.

Напоровшись на недоумевающий взгляд монаха, он с досадой понял, что сам не заметил, как перешел на русский язык. Увы, на испанском он таких перлов выдать не мог и впал в легкое уныние.

Однако его грусть не испортила общего впечатления, поскольку инквизитор воспринял ее как проявление сочувствия и поделился сокровенным. Мол, слава богу, хоть дон Педро в отличие от своего товарища устоял перед чарами доньи Изабеллы, каковые вне всякого сомнения являются одним из даров врага рода человеческого. Сангре в ответ кивнул, соглашаясь, заглянул в кувшин с вином и, прикинув, что для окосения маловато, а для вдохновения самое то, красноречиво указал на перо и чистые листы:

– Строчи, Люська-пулеметчица, да гляди, чтоб было много, а то Петька с Чапаем осерчают.

Тот торопливо закивал, ухватился за перо и приступил к работе.

Доверие инквизитор оправдал. Петр и не ожидал, что он столько накатает – больше полутора десятков листов текста, не считая отдельной эпопеи про город Гамельн. Кстати, Эспиноса так проникся дружелюбием к странному людоеду-католику, освободившему его от сей кощунственной трапезы, что, проявив инициативу, прибавил еще пару документов, так сказать в помощь начинающему инквизитору. Это была короткая, всего на трех листах, но весьма емкая рекомендация предварительных процедур перед началом пытки ведьмы, а также молитва-заклинание, произносившееся при «изгнании дьявола» из одержимого.

– Ну, теперь тебе есть о чем рассказать своему напрудившему Перцу, – уважительно взвесив исписанные листы в руке, бодро произнес Сангре. – Мол, уговаривал нас всяко разно, дабы мы не доверяли этой зловредной еретичке и выдали ее истинным забубенным арийцам, одержимым высокими моральными принципами вкупе с необузданной жаждой наживы и обогащения, а мы ни в какую. Что, снова не врубаешься? Ну, тогда извини, дорогой, но придется тебе опять в кутузку.

Он уже собрался хлопнуть в ладоши, подавая условный знак стражникам, но что-то вспомнил и, вновь перейдя на испанский, потребовал:

– А повтори-ка мне о ее маме, а то я не понял.

Внимательно выслушав Эспиносу, он наконец вызвал стражу, отправил его обратно в подклеть, и, оставшись один, задумчиво прошелся по комнате.

– Ну что ж, кажется, все детальки нашлись. Осталось уложить, – протянул он.

Однако приглашать на беседу Изабеллу медлил, прикидывая, хватит ли ему всего услышанного и написанного, чтобы расколоть обворожительную донью. Вроде доказательств на пятерых, но дамы – народец в плане упертости еще тот, любому мужику дадут сто очков вперед. Впрочем, дополнительных козырей ему против Изабеллы было не найти, а потому Петр решил не откладывать разговора, благо, она которую ночь подряд практически не спала, пытаясь вытащить своего слугу с того света, куда тот упрямо стремился, невзирая на все ее труды. Чисто по-человечески такая настойчивость не могла не восхищать, но, с практической точки зрения, вытаскивать ее на откровенность, особенно с учетом того, что беседовать придется одному, без помощи Улана, следовало именно сейчас.

Он рассеянно выглянул в окно. Короткий зимний день заканчивался, но воеводский двор оставался залитым багровыми лучами закатного солнца. «Вот и февраль на исходе, – подумалось ему. – Получается, мы тут уже почти пять месяцев, а что успели сделать? Да по сути ничего».

Но долго грустить он не привык и с оптимизмом подумал, что сегодня, если он правильно себя поведет, хоть что-то удастся довести до ума. И вообще все должно быть хорошо, ибо одесситов одолеть невозможно, кто бы ни пытался – хоть паскудные шлимазлы из кривоколенного сектора, хоть монахи-инквизиторы вкупе со злыми испанскими ведьмами.

Однако вначале предстояло нейтрализовать друга, могущего помешать его «задушевному» разговору с Изабеллой. Пока он прикидывал, как поделикатнее это провернуть, Улан сам пришел на помощь, заглянув к нему и твердо заявив, что на благородный порыв доньи спасти своего кузена они должны ответить адекватно. И он решил отказаться от своей доли выкупа в ее пользу, о чем и сообщил ей. Теперь он ждет, что его побратим поступит точно также.