– Каких? – поинтересовался Димон.

– Не знаю, – честно ответила я, – мы уже такой разговор вели, мотив пока непонятен. Но теперь появилась ниточка. Женщина с ведром фекалий.

– Как появилась, так и оборвалась, – констатировал Федор, – она же умерла. И неизвестны ее паспортные данные. У Сиракузова не спросишь, он в реанимации. Скорее всего, паспорт сожгли. Поэтому Владимир удостоверение личности и сумку бабы у Бокова потребовал, уничтожить их вознамерился.

– Думаю, Марина Комиссарова знает правду, – заметил Ершов.

Я взяла мобильный телефон и ткнула пальцем в нужный номер.

Сначала никто не отвечал, потом прорезался женский голос:

– Алло.

– Марина! – обрадовалась я, включая громкую связь. – У меня к вам пара вопросов.

– Вы кто? – спросила Комиссарова.

– Таня, журналист, я брала у вас интервью.

– Что вы хотите?

Марина казалась уставшей, голос у нее был глухой, но я не удивилась. Погода постоянно меняется, то снег, то дождь, то мороз, то оттепель. Декабрь месяц капризный. Возможно, у красавицы голова разболелась.

– Лучше нам поговорить с глазу на глаз. Естественно, я оплачу беседу.

– Назовите тему разговора.

– Это продолжение вашего интервью.

– Разверните вопрос.

Вот тут я вздрогнула.

– Марина, это вы?

– Нет.

– А кто? Почему отвечаете по сотовому Комиссаровой?

– Обнаглели журналисты, везде лезут, – гаркнули в ответ, и разговор прервался.

– Мда, – крякнул Михаил Юрьевич.

Димон застучал по клавишам.

– Так. Сводка происшествий для служебного пользования. Что-то мне подсказывает: милая дама, с которой Таня общалась, кто-то из тех… О! Лесосадовая улица. Аварийный ремонт канализации. В открытый люк упала женщина. Документов нет. В сумке найдена скидочная карта сети «Косметикус» на фамилию Комиссарова.

– Может, Марина кому-то ее дала? – пробормотала я.

– А заодно и свой телефон, по которому сейчас ответила сотрудница полиции, испытывающая классовую ненависть к папарацци? – прищурился Димон. – Сама-то в это веришь? Секундочку!

Коробков забарабанил пальцами по клавиатуре.

– Так! Тань, ты к Комиссаровой вовремя приехала?

– Да, – подтвердила я, – стараюсь не опаздывать.

– Сколько времени у нее провела?

– Два с половиной часа, но это приблизительно.

– Мне и не надо, как в аптеке, – отмахнулся Коробков, – все ясно. Марина сегодня пользовалась мобильным два раза. В восемь утра и вскоре после ухода Тани.

– Кому она звонила? – спросила я.

– Сейчас, – пообещал Коробков, – сначала в круглосуточный ломбард на Крутицкой. Разговор длился пять минут. Затем разговаривала с Федотовым Константином Павловичем. Ну-ка, попробуем.

Я услышала механический женский голос:

– Аппарат абонента выключен или находится вне…

Димон повторил попытку, но результат был прежним.

– Эх, Константин Павлович, – пропел себе под нос Коробков, – глупо же выключать трубку. И что? Тебя легко найти. Эне-бене-раба! Квинтер финтер жаба! Где у нас господин Федотов! Какой у него адрес? Отлично! «Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблен».

– Никогда не пой песни, – посоветовал Ершов.

– Вам не нравятся мелодии из старых советских фильмов? – удивился Коробков, не отрывая взгляда от монитора. – Это из «Юности Максима».

– Правильно, – согласился Ершов, – там была интересная история. Автор стихов написал «Крутится, вертится шарф голубой, крутится, вертится над головой». Он имел в виду модный в те далекие годы танец, во время которого девушка снимала шарфик, поднимала его и вращала рукой. А машинистка, перепечатывая стихи, сделала ошибку, у нее выпала буква «ф». Получилось «Крутится, вертится шар голубой». И никто не заметил, не спросил: «При чем тут шар? Где смысл?»

– Нет в песнях смысла, – заявил Федор.

– Тогда был, – возразил Ершов.

– Почему Коробкову нельзя петь? – спросила я.

– Да, по какой причине? – подхватил Димон, двигая мышку. – Когда я был школьником-студентом, этот фильм часто по телику показывали.

– По музыкальному репертуару легко вычислить, сколько тебе лет, – улыбнулся психолог.

– Экий секрет, – протянул наш великий и ужасный, – я человек без возраста!

– Ты отчаянно фальшивишь, – засмеялся Ершов.

– Опаньки! Нашел умный черепах Федотова Константина Павловича, – обрадовался Коробков. – Дом престарелых в городке Гольяновске, он находится неподалеку от столицы. Туда можно доехать от конечной станции метро за сорок минут на автобусе. Очень удобно. Название интерната поэтичное – «Сад здоровья». У руля там бессменно находится Марфа Сергеевна Неписайкина. Да только…

Димон умолк.

– Ну что? Продолжай, – поторопила я его.

– Федотов умер! – возвестил Коробков.

– Только не говори, что сегодня одновременно с Комиссаровой, – поморщился Федя.

– Константин Петрович благополучно отошел в мир иной давно, – уточнил Коробков, – в приют он попал после инсульта. Интересно, как он связан с Комиссаровой?

– Да никак, – отмахнулся Миркин, – кто-то купил «серую» симку. Вот и весь ответ.

Я посмотрела на часы.

– Дима, найди побольше информации про Наталью Ивановну. А я поеду по делам. Завтра в девять собираемся тут.

– Подожди, – попросил Коробков, – я твое задание уже выполнил.

Димон встал, подошел к доске, которая висела на стене, и взял фломастер.

– Напоминаю. Наталья Ивановна Сиракузова родилась в семье Савиных: Ивана Варфоломеевича и Ольги Сергеевны. Когда девочка перешла в выпускной класс, ее мать скончалась. Иван Варфоломеевич некоторое время жил бобылем, потом женился на Анне, которая взяла фамилию мужа. Второй супруге на момент похода в загс стукнуло сорок восемь. Иван был старше ее на год. Анна ранее в браке не состояла, детей не имела. Сейчас никого не удивляет дама, которая забеременела в том возрасте, когда положено внуков воспитывать. Недавно по телику тетку показывали, она в шестьдесят три года родила.

– С ума сошла! – возмутился Миркин. – Ей будет семьдесят с хвостом, а отпрыск в школу пойдет! Вот моя бабуля в шестьдесят пять не стала брать щенка, сказала: «Собаки живут лет четырнадцать. А если я раньше пуделька умру? Куда он денется?» Так это пес! И то бабушка его пожалела. А здесь ребенок!

– У тебя была очень ответственная бабуля, – сказал Ершов. – Царствие ей небесное.