Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раньше Нику и в голову не приходило, что он когда-нибудь будет управлять компанией, о которой его отец – в те редкие разы, когда он открывал рот, – говорил со смесью восхищения и раздражения. Вокруг Ника почти все работали на «Стрэттоне». Родители всех его сверстников и все остальные взрослые, с которыми ему приходилось заговаривать, работали на «Стрэттоне». Отец Ника постоянно ругался на старого жирного Арта Кэмпбелла, злобного мастера, терроризировавшего дневную смену. Впрочем, жаловаться на происходящее на «Стрэттоне» было все равно, что сетовать на погоду; в сущности, оставалось только терпеть. «Стрэттон» был как огромная семья, члены которой далеко не всегда любили друг друга, но не могли разорвать связывающие их узы родства.
Когда Нику было лет четырнадцать или пятнадцать, их водили со школой на «Стрэттон». Всех школьников в Фенвике водили на «Стрэттон», чтобы они поближе познакомились с фирмой, о которой их родители неизменно говорили за ужином, чья красная эмблема красовалась на белых бейсболках и на спортивной форме школьников и на огромном плакате при входе на школьный стадион. Мальчиков мог поразить огромный грохочущий и стучащий станками завод по производству стульев, однако практически все они уже побывали на нем раньше с родителями. Теперь же шумных подростков манил к себе, словно магнитом, административный корпус, при входе в который они почтительно замолчали.
В довершение визита группу школьников загнали в огромную приемную перед кабинетом президента и генерального директора компании Мильтона Девриса. Они оказались в святая святых, где билось сердце, от которого зависела жизнь их семей. Школьники чувствовали себя, как в гробнице великого фараона: им было страшно и ужасно интересно. Грозная секретарша Девриса Милдред Биркертс с лицом, похожим на морду английского бульдога, недовольным голосом произнесла перед ними небольшую заученную речь о том, как много в корпорации «Стрэттон» зависит от ее директора. Под аккомпанемент громового баса секретарши Ник вытянул шею и умудрился краешком глаза увидеть в раскрытую дверь рабочее место Девриса – безбрежный письменный стол из полированного красного дерева, на котором не было ничего, кроме золотого письменного прибора и аккуратной стопки белоснежной писчей бумаги. Самого Девриса в кабинете не было, да никто и не смел на это рассчитывать… Еще Ник увидел огромные окна и личный балкон с пышной растительностью.
Прошло много лет, и Мильтон Деврис умер. Ник Коновер к тому времени успел стать его любимым заместителем, и его вызвала к себе домой в огромный мрачный особняк на Мичиган-авеню вдова Девриса Дороти. Дороти Деврис, чья семья владела корпорацией «Стрэттон», сообщила Нику о том, что он назначается генеральным директором.
Ник смущенно переехал в помещение, где трудился до него Деврис. Размерами это помещение не уступало кабинету диктатора крупной страны. Все было на месте: огромный письменный стол красного дерева, высоченные окна, персидские ковры на стене, за которой теперь устраивалась секретарша Ника Коновера Марджори Дейкстра. Ник чувствовал себя обитателем мавзолея. Разумеется, к тому времени корпорация «Стрэттон» претерпела немалые изменения. Теперь требовалось, чтобы административный корпус вмещал в себя гораздо больше работников, чем раньше. Поэтому остальным сотрудникам пришлось отказаться от кабинетов и переселиться в пчелиные соты кабинок. Конечно, никому это нововведение не нравилось, но утешением могло служить то, насколько элегантно и удобно «Стрэттон» обставил и оснастил эти кабинки: стулья были мягкие, перегородки не слишком высокие, а все сетевые кабели и электрические провода были спрятаны под пол и под облицовку стен.
Однажды один посетитель Ника Коновера прошелся по поводу его огромного кабинета. Этим посетителем был глава всемирного отдела закупок корпорации «IBM», острый на язык, постоянно куда-то спешащий человечек.
«Трудно сказать, сколько кабинок влезло бы в ваш кабинет, мистер Коновер», – пробормотал он, неодобрительно разглядывая огромный письменный стол из красного дерева.
На следующий же день Ник приказал полностью переделать под кабинки свой кабинет и кабинеты всех своих заместителей. Те, конечно, начали ныть о том, что много лет горбатились на работе именно ради больших кабинетов с личными балконами, а не ради кабинок, как в общественных туалетах, но Ник настоял на своем.
Конечно, на оснащение кабинок пятого этажа пошло все самое лучшее: серебристые звукопоглощающие панели в блестящих стальных рамках, элегантная кожаная мебель и в том числе пользующиеся популярностью во всем мире невероятно дорогие кресла «Стрэттон-Симбиоз», одно из которых уже удостоилось чести стать экспонатом Музея современного искусства.
В конце концов люди привыкли к новой обстановке и перестали жаловаться, а когда журнал «Форчун»[24]опубликовал на целый разворот статью о том, как руководство «Стрэттона» не просиживает штаны в роскошных кабинетах, а трудится в поте лица своего наравне с остальными сотрудниками корпорации, они стали даже гордиться своими кабинками и возгордились ими еще больше с тех пор, как на «Стрэттон» стали приезжать группы студентов-дизайнеров, которые с разинутыми ртами осматривали пятый этаж административного корпуса и с восторженными лицами перешептывались между собой о том, что ничего круче они в жизни не видели.
И они были правы. Руководство «Стрэттона» сидело в самых продвинутых кабинках на земном шаре. И сидя в кабинках, оно прикидывало, как бы засадить весь остальной земной шар в такие кабинки. Ник иногда думал об этом и усмехался.
Конечно, никакой личной жизни на работе не стало вообще. Все тебя видели, все знали, когда ты пришел, когда ты ушел, кто к тебе зашел и так далее. Громкие разговоры по телефону теперь разносились по всему этажу.
Однако и это имело свою положительную сторону, представители покупателей теперь видели, что руководители «Стрэттона» не гнушаются продукцией своего производства, а прекрасно чувствуют себя, используя ее по прямому назначению.
Вот так и случилось, что у Ника Коновера больше не было кабинета. Теперь у него было только рабочее место. При этом он не скучал по огромному письменному столу и личному балкону, которые всегда казались ему никому не нужной роскошью. Обычно Ник прекрасно чувствовал себя на своем рабочем месте. Но не сегодня…
– Ник, вам плохо?
В кабинку Ника Коновера зашла Марджори с программой совещания руководства корпорации, назначенного на восемь тридцать. Секретарша Ника была, как всегда, безукоризненно элегантна. На ней был сиреневый костюм, нитка жемчуга – подарок, сделанный Ником несколько лет назад; от нее пахло дорогими духами.
– Нет-нет. Все в порядке.
Марджори не успокоилась и внимательно разглядывала Ника.
– У вас больной вид. Вы хорошо спали?
Нику очень хотелось признаться, что почти не спал две ночи, но он прикусил язык, представив, как Марджори рассказывает его заместителям: «Он сказал, что почти не спал две ночи, но не сказал почему!»