Попович тоже вежливо помалкивал. Он подогнал машину к знакомому зданию, протянул Ольховскому руку. Тот пожал ее, кивнул и удалился.

Никита покурил, вошел в дом. Когда пересекал фойе, он стал свидетелем занятной картины. Тамара Никаноровна строго отчитывала у гардеробной двух небритых мужчин. Те пытались что-то сказать в свое оправдание, но без всякого толку. Женщина пребывала в образе строгой начальницы.

Тут-то ей на глаза и попался Ольховский, проходивший мимо. Они переглянулись. Перемена в женщине была разительной. Она на миг обрела другое лицо, потеплели глаза, дыхание перехватило. С этим взглядом было все понятно, здесь не требовались затяжные следственные процедуры. Мужики не заметили. Ольховский чуть притормозил, но все же прошел мимо. Женщина вернулась в образ, отчитывала подчиненных еще энергичнее, напористее.

Никита усмехнулся. Чего не бывает в жизни.

В комнате надрывался телефон. Он схватил трубку.

– Ну, наконец-то, командир, – пробился через треск помех знакомый голос. – Кольский беспокоит. Я не сильно тебя отвлекаю?

– Докладывай, Глеб. Ты где?

– Я в Буровичах, завершаю опись легкого автотранспорта, находящегося в распоряжении районных гражданских властей. По военному ведомству уже прошелся, побывал в штабе, поругался с тамошними должностными лицами.

– Я в курсе. Что имеем?

– Знаешь, командир, если поскрести по сусекам, то имеем до хрена. В основном это бывалые «ГАЗ-64», пара «эмок», плохо предназначенных для наших сельских дорог, и десяток «Виллисов». При штабе – четыре единицы, но ни одну из них вчерашний радист не мог использовать. Транспорт наперечет, под строгим контролем, к тому же две машины неисправны. Радисту требовалось как минимум часа полтора. Это исключено. Несколько машин при районной комендатуре. Там та же история. Можешь поверить, они не участвовали. Остаются машины связистов, медиков, пара развалюх есть у вещевых складов. В личном пользовании у граждан транспортных средств нет. Все машины принадлежат организациям. Гараж на Троицкой я, кстати, тоже проверил, пообщался со сторожами и завгаром. Пустышка.

– Продолжай работать.

Только он положил на аппарат тяжелую трубку, как тот снова разразился хриплой трелью.

– Я звоню уже в третий раз, товарищ майор. – Голос старшего лейтенанта Тетерина подрагивал от волнения. – Сейчас нахожусь в Рошеве.

– Это далеко, Борис.

– Берлин дальше, товарищ майор. Не поверите, я успел побывать в Черевичном. Это в четырнадцати верстах на запад от Рошева, в расположении стрелкового батальона, в котором меня особенно интересовала рота капитана Чеснокова.

– Мастер ты, Борька, заходить издалека и изъясняться загадками, – заявил Никита.

– Я, кажется, молодец, товарищ майор, – похвалил себя подчиненный.

– Самого себя расцеловать хочется? – спросил Попович. – Ладно, не томи.

– Сначала на всех объектах района, где имеются решетки, я не обнаружил никого ценного. Так, по мелочам. Полицаи, солдаты вермахта, пара пехотных офицеров, провинившиеся красноармейцы. В Калинках… помните, там был несговорчивый начальник гауптвахты, вы ему еще врезали по первое число. На гауптвахте я обнаружил двух немцев в гражданской одежде. Смирные такие, сидят, никого не трогают. Обоим лет за сорок, по-русски не фурычат. А я неважный спец в немецком языке, только «хенде хох» и понимаю. Офицер с гауптвахты оказался парнем недалеким и узколобым. Какие-то лаборанты, говорит, по научной линии, ничего серьезного. Фамилии записаны в журнале: Рунгер и Киттель. Я соображаю, что вроде нечего делать работникам умственного немецкого труда в едва цивилизованном белорусском районе. Спрашиваю, как долго сидят? Мол, с двадцать девятого сентября, того самого дня, когда наши по району прокатились. Ни хрена себе! Неделя прошла! Кто привез, почему не забрали, что сказали? Чувствую, тема интересная, возможно, наша. Давай копать. Нашли другого старлея, который в тот день дежурил. Немцев привез некий лейтенант Харченко по приказу комроты, капитана Чеснокова. Сослался на капитана Топтыгина, который в тот день находился в Злотове. Дескать, тот в курсе, примите клиентов. Немцев поместили под арест, Харченко испарился.

– До сих пор сидят? – спросил Никита.

– И неплохо себя чувствуют. Хотя цвет лица немного изменился.

– Мне кажется, капитана Топтыгина следует привлечь к ответственности, – сказал Попович и поморщился.

Наряду с армейской на освобожденных территориях действовала контрразведка НКВД, подчиненная непосредственно Лаврентию Берии. Подчас работа двух структур пересекалась. Каждая тянула одеяло на себя. Их полномочия никак не разграничивались.

– Невозможно, товарищ майор. Я навел справки. Капитан Топтыгин погиб в тот же день в окрестностях Злотова, когда обезвреживали группу немецких окруженцев.

– Ты меня запутал, Борис. Что произошло? Кто такие эти немцы? Давай сейчас, по телефону, некогда мне тебя ждать. Ты метнулся в расположение роты Чеснокова, поговорил с ним, с Харченко, что дальше?

– Хмурое утро двадцать девятого сентября, – высокохудожественно начал Тетерин. – Стремительное наступление дивизии. Немцы этого не ожидали. Наши повалили из Кудринского леса, забрали у фрицев Буровичи, покатились дальше, к Злотову. Севернее никакой цивилизации, овраги, леса, море карликового ивняка. Единственная деревушка – Межель, и та заброшена. На запад Панинские леса, еще хуже. Наши не имели никакой информации о той местности. Для прочесывания отправили усиленную роту капитана Чеснокова. Она уперлась в колючку – засекреченная зона! Мины, эсэсовцы с пулеметами, все прелести. Некий исследовательский центр, совмещенный с небольшим концлагерем. Бункер, пара корпусов, повсюду маскировочная сетка. Я потом выяснил, до войны там была психлечебница закрытого типа. Ее специально в такой глуши возвели. Наши, видать, тоже чего-то исследовали. У немцев паника, все мечутся, не ожидали. В общем, взяли наши эту беду, и волосы дыбом. Под землей лаборатории, крематорий, какие-то глухие боксы, полигоны для испытаний. Немцы все ценное уничтожили. Наверху в бараках узников расстреляли и сожгли. Много их там было найдено. Евреи из гетто, судя по фрагментам одежды. В общем, адское местечко. Наши всех перебили, только двоих взяли. Они сперва чуть не сбежали, а потом давай плакать. Мол, мы простые медицинские сошки, работали под надзором профессора, ничего не знаем. Лаборатории явно серьезные. Лично я считаю, товарищ майор, что это связано с вирусами и бактериями. А нашим наступать надо. Что делать? Чесноков отрядил Харченко отвезти эту пару в Злотов, пусть органы разбираются, оставил на объекте отделение солдат. Харченко приехал на Троицкую, перетер с Топтыгиным. Тот занят был, но выслушал, сказал, что примет меры. Велел Харченко везти задержанных на гауптвахту. Тот так и сделал. Потом покатил на объект, забрал солдат, наивно думая, что их вот-вот сменят. Некогда было ждать. Возможно, Топтыгин и принял бы меры, кабы не погиб. Решил свои дела сначала закончить. Есть у меня такое подозрение, что он никому не успел сообщить о том, что на него вывалил Харченко. А теперь представьте, командир, вся эта жуть уже неделю без нашего присмотра. Двое немецких доходяг оттуда парятся на губе. У вас ничего не екает, товарищ майор?