Следующей ночью дверь выбили, квартиру залило светом, и в комнату почти осязаемой силой ворвались приказы, выкрикиваемые мужскими голосами. Мария затряслась и бросилась в атаку со страхом и яростью, пытаясь отбиваться с хриплым лаем, но когда Карлос понял, что за ними пришла группа эвакуации, крепко прижал к себе собаку и начал шепотом ее успокаивать.

– Все хорошо, малышка, все хорошо, красавица. Тише, тише.

Мария успокоилась, но дрожать не перестала. Полицейские, один из которых беззастенчиво рыдал, усадили его в фургон, припаркованный у многоквартирного дома, и, к счастью, ни словом не обмолвились про собаку. Карлос быстро выглянул наружу, чтобы осмотреть улицу, но затем чья-то рука затолкала его и кучку перепуганных соседей в пижамах обратно и захлопнула дверь. В увиденное верилось с трудом. В квартале от его дома тощий как палка мужчина больше двух метров ростом с жуткой грацией лани пересекал улицу. В свете уличных фонарей он казался невыразительным и расплывчатым силуэтом, порождением детских кошмаров. Меж двух столбов он натягивал тонкий окровавленный пергамент: с одного конца пергамента свисала человеческая рука, прогибающаяся в локте, словно лапа животного, угодившего в капкан.

Он взглянул на соседей, но никого не узнал. В этом не было необходимости: разговоры не клеились.

Затем фургон ожил и рванул к месту, находившемуся всего в двух километрах от дома и окруженному пропускными пунктами, блокпостами и кордонами вооруженных офицеров полиции.

Карлоса и его собаку поселили в крошечную – даже меньше той, в которой они жили, – квартирку в доходном доме вместе с остальными жителями эвакуированного района, которых удалось вывезти. Дом был переполнен, и прибывающие в течение следующих месяцев толпы эвакуированных вызывали у жителей широкий спектр реакций: от сочувствия и возмущения до откровенного гнева. Беженцы отвечали новым соседям той же монетой.

Никто точно не знал, что произошло в Южном Кенсингтоне и Флеминге. Пошли слухи, что шайка детей – то ли бездомных, то ли из банды, то ли еще бог знает откуда – организовывала платные вылазки в пораженные районы для поиска людей и ценностей, оставленных в спешке, а иногда даже для сопровождения людей до их старых жилищ. Предпринятые в самом начале незначительные попытки пресечения бизнеса не помешали ему расцвести. У Карлоса все это вызывало отвращение: какое бы несчастье ни случилось, всегда найдется тот, кто решит на нем заработать.

И все же, благодаря этим ребятам, они узнали, что районы преобразились и по ним разгуливали странные существа, толкающие тачки и тележки с человеческими останками; что по пустым улицам разносится странная музыка, а высокие фигуры – их стали называть Хирургами – сшивали людей в ужасающие комбинации. Здания опустели, многие стали полностью полыми, будто их вырезали изнутри, не оставив ничего, кроме внешней оболочки. Юные проводники называли это место Пустым Городом, и название прижилось. Это тоже злило Карлоса. У кварталов были свои названия. В них творилась история и жили люди. Места, когда-то принадлежавшие человечеству, не заслуживали глупого названия.

А сейчас над кварталами висела и постепенно разрасталась до близлежащих районов серая бледность. Потому-то люди так быстро смирились с новым положением. Сорняки апатии прорастали повсюду. Полиция не разобрала блокпосты, но прекратила присылать офицеров для их охраны, поэтому случаи подростковой разведки резко выросли. Армия так и не пришла. Никто не знал, вызвали ее или нет. Новости молчали. Казалось, городу снится кошмар, который будет незаметно продолжаться до тех пор, пока город не проснется или не умрет во сне.

Карлос перевел происходящий ужас в фоновый режим. Он умел адаптироваться и потому с легкостью принял новые стесненные обстоятельства. Вокруг стоял шум и хаос, стены были тонкие, но так обстояли дела и в старой квартирке. Звуки утешали. Может, он не жаловал друзей, но человеческая суета успокаивала. Так бы он и умер, не желая большего, с Марией под боком.

Сразу, еще до того, как выбрался из кровати и увидел открытую входную дверь, он понял, что она сбежала. Ее отсутствие ощущалось дырой в пространстве. Сомнений быть не могло: убежала в старый дом. Карлос точно это знал, но не понимал почему. Неужели что-то взывало к ней оттуда? Или привычка сыграла злую шутку? Неужели старая квартира значила для нее гораздо больше? Сбежав, она совершила предательство. Казалось, в сердце вонзили лопату.

Но это его Мария. А потому он найдет ее. И вернет домой.

* * *

На границе со старым районом царил полный бардак. На контрольно-пропускные пункты больше не присылали полицейских. Подростки-проводники жили в самодельных лачугах, спали на матрасах, вынесенных из заброшенных квартир или пострадавшей зоны, и весь их скарб помещался в коробку, рюкзак или чемодан.

Найти того, кто согласился бы с ним поговорить, удалось не сразу. Карлос понимал, что представляет собой большой риск: старый, медлительный, хрупкий. В конце концов он нашел девчонку с бритой головой, одетую в темно-синюю толстовку и джинсы и называвшую себя Микс. Какое нелепое имя. Зачем они их придумывают? Почему отказываются быть собой? Она изучающе рассматривала три протянутые мятые двадцатки, затем неловко их приняла. Отвернувшись, залезла в коробку рядом со спальным мешком и вытянула портфель с бутылками воды, аптечку и что-то похожее на складной нож. Убирая вещи в портфель, она начала допрос:

– За чем идем?

– За Марией.

Она замерла, повернулась и презрительно уставилась.

– Ты ведь понимаешь, что она мертва?

– Нет. Мы этого не знаем.

– Но ты ведь знаешь, что там творится?

В голове снова всплыл образ высокого мужчины – Хирурга, как он полагал, – растягивающего подергивающийся пергамент из человеческой кожи меж двух фонарей.

– Конечно, – ответил он. – Там Ад.

– Как эту хрень ни назови, ясно одно: живых там нет. По крайней мере, не осталось никого, кого можно спасти.

Внутри забурлила волна нетерпения. Если бы пришлось, он пошел бы туда один. Терпеть снисходительность девчонки он не намерен.

– Может, мне стоит обратиться к кому-то другому?

– Нет, я проведу тебя. Но ты должен соблюдать мои правила, ясно? Не шуми и не останавливайся. Ни за что не сходи с тротуаров и, по возможности, держись ближе к стенам. Их редко интересуют одиночные бродяги, а вот шумные группы привлекают внимание. Если тебя заметят, стой спокойно. Они просто пройдут мимо.

– А если не пройдут?

– Тогда я что-нибудь придумаю. А ты будешь делать то, что я, мать твою, скажу.

Она дождалась, пока он кивнет, и продолжила:

– Как только мы понимаем, что Мария, или как там ее, мертва, – валим оттуда. В ту же секунду.

– Она жива.

Микс застегнула молнию рюкзака и перекинула его через плечо.

– Ладно. Может, ты считаешь себя супергероем из фильма. Так вот: ты не супергерой, а старик, совершающий ошибку. Так что слушай сюда. Как только я понимаю, что она мертва, я ухожу. Если ты уйдешь со мной, я обещаю вернуть тебя в целости и сохранности. Если ты останешься, то на меня уже не надейся.