— Тамара Васильевна, не подумайте, что я неблагодарная,но вы мои физические возможности знаете: от ветра ведь качает.

— Надо брать себя в руки, — строго сказалаТамара. — Из дому почаще выходить.

Пока сама себя не преодолеешь, не поправишься.

Железные эти старики. Конечно, они и войну пережили, иблокаду, и послевоенный голод. У них был естественный отбор, слабые еще тогдавымерли. Но в одном Тамара права: надо брать себя в руки.

Андрей позвонил через три дня, сказал, что фотографии музейпока не отдал. И что он очень извиняется.

— Хорошо, я подожду, — ответила я спокойно.

Он помялся немного, чувствовалось, что он хочет что-тосказать, но не решается.

— Понимаете, — начал он, — они тамспрашивают, не знаю ли чего-нибудь, ну, из бабушкиной жизни, ее воспоминания, ая, признаться, не очень-то помню ее рассказы.

Понятно, куда он клонит. Хочет опять прийти. Если сновапозвать Надежду, он может что-то заподозрить. Ладно, рискнем, тем более чтоНадежда Николаевна позвонила мне вчера и сказала, что, как это ни странно, повсему выходит, что Андрей настоящий бабушкин внук, что она, получив от моейсвекрови телефон квартиры, где проживала покойная Ольга Павловна, позвонилатуда и выяснила, что старуха действительно умерла два месяца назад, чтоухаживали за ней дочка Аля и внук Андрей и что после смерти Ольги Павловныкомнату они продали этим же соседям. Так что фотография Андрею не нужна, ипришел он и впрямь по своему делу.

От этого разговора у меня стало почему-то легче на душе, и кприходу Андрея я даже купила к чаю кокосовое печенье. Но Андрей пришел согромным тортом, который назывался «Маскарад», при виде его Лешка испустилбоевой клич индейцев племени кечуа. Они удалились в маленькую комнату, откудаслышались возня и визг. Потом мы пили чай, и я добросовестно пыталась вспомнитьрассказы бабы Вари. В моем изложении все занимательные истории выходилискучными, как вареная морковка. Возможно, все дело было в ликере…

Уже уходя, Андрей что-то подрегулировал в бра в прихожей, ионо перестало мигать. Потом он сказал, что зайдет послезавтра, принесетфотографии и заодно починит кран в ванной.

Заперев за ним дверь, я зашла в ванную.

Кран действительно подтекал, а я и не заметила. Все-таки чтоему от нас надо? Я увидела в зеркале свое лицо с мешками под глазами, этиобщипанные волосики… Сказать самой себе было нечего.

Лешка, не наигравшись, требовал на ночь сказки. Ясогласилась, но перед этим заглянула ему в глаза:

— Ты помнишь наш уговор? Никому и никогда не говоритьпро перстень, ни при каких обстоятельствах.

— Но почему, разве перстень — это что-то плохое?

— Мы это уже обсуждали, — строго сказала я.

— Обманывать нехорошо, ты же сама говорила, —надулся сын.

— Я вовсе не учу тебя обманывать, ты должен простомолчать.

— А если меня кто-то прямо спросит про перстень?

— Тогда ты ничего не отвечай, а сразу беги ко мне, я стем человеком сама разберусь.

— Расскажи сказку!

И мы придумали сказку про прекрасную принцессу, котораявышла замуж за принца.

Принц был так себе, но все же королевской фамилии, и замок унего был вполне приличный. Но однажды принц поехал на охоту и встретил в лесуведьму, которая уколола его волшебной булавкой, и он забыл про свою принцессу.Ведьма показалась ему невиданной красавицей, хотя на самом деле была груба ивульгарна (по Лешкиной просьбе мы заменили слово «вульгарна» на «страхолюдна»).Он посадил ее на своего коня и привез в замок, а принцессу, свою собственнуюжену, сослал на кухню мыть посуду. Принцессе приходилось там очень трудно,потому что никто никогда не учил ее мыть посуду, и повара очень издевались надней и называли белоручкой. И вот однажды, когда принцесса горько плакала назаднем дворе, с грустью смотря на свои руки, ставшие некрасивыми от тяжелойработы, к ней подошел симпатичный маленький старичок. Он выслушал внимательновсе ее жалобы, а в утешение подарил ей перстень с чудным черно-дымчатым камнем.Принцесса надела перстень на палец, вгляделась в глубину камня и взяла себя вруки. Она прошла на кухню и так посмотрела на самого главного повара, которыйпосмел крикнуть ей что-то про недомытый котел, что повар вмиг прикусил язык ипринялся просить прощения, что не узнал свою принцессу. А она пошла прямо впокои замка, разбудила ведьму, спящую на ее постели, и велела ей убираться вон.И все увидели, что ведьма на самом деле глупа и вуль.., страхолюдна, анастоящая принцесса — вот она.

И принц тоже бросился перед ней на колени и просил прощения,но принцесса взглянула еще раз на камень и увидела, какой принц глупый илегкомысленный, раз какая-то ведьма сумела его провести…

Хорошо, что Лешка заснул, потому что достойного конца сказкея придумать не смогла.

Утром позвонила некая дама и звучным контральтоосведомилась, не я ли Мария Грачева. Получив утвердительный ответ, она уточниламой адрес, возраст и семейное положение, затем сказала, что ей удобнопереговорить со мной именно сегодня и чтобы я пришла к четырем часам по адресу:улица Шпалерная, дом пять, квартира двадцать восемь. Дама была так напориста,что я даже не успела спросить, что же мне надо будет делать и сколько будутплатить. В четвертом часу я сдала Лешку с рук на руки Тамаре Васильевне иполучила от нее на прощание бесплатный совет:

— Маша, оплату требуй поденно, хотя бы первое время.Значит, отработала день — деньги должны лежать на столике у телефона. Как тамдальше будет — может, ты хозяйке не понравишься или работа такая тебе не посилам будет, а отработанные деньги у тебя в кулаке.

Дверь мне открыла дама и выразительно взглянула на часы:

— Опаздываете, милочка!

Я опоздала всего на три минуты, но промолчала, а вместоэтого пригляделась к даме.

На даме был ярко-красный костюм, глядя на который, явспомнила распространенное выражение «с чужого плеча». Не то чтобы он был еймал или велик — нет, костюм был ей впору, и фасон весьма обычный: жакет ипрямая короткая юбка, сверху же, там, где у жакета был глубокий вырез, дамаповязала шелковый шарфик, но, как бы это помягче выразиться, было такоевпечатление, что костюм принадлежал даминой дочери и дама взяла его поносить,причем без разрешения.

На ногах у дамы были ботильоны на высоком каблуке и колготкив цветочек, правда, неяркий. О прическе следует сказать особо, ибо это былаотдельная песня. Волосы у дамы были подкрашены отечественной краской «Роколор»,тон «баклажан». Я потому говорю это с такой уверенностью, что отечественнаякраска тона «баклажан» имеет цвет украинских баклажанов, а их в Одессе не зрязовут «синенькими». Челка была взбита и обильно полита лаком, а остальныеволосы сколоты двумя жуткими пластмассовыми заколками. Нетрудно былодогадаться, что дама, имевшая от роду никак не меньше пятидесяти, пытается спомощью пластмассовых заколок вернуть утраченную молодость. Разумеется, отэтого было только хуже.