– Спокойно! – кричу я, прикрывая висящую на шее камеру на случай, если щенку вздумается прыгнуть на меня. Однако Бо, не обращая внимания, несется мимо (из-под лап разлетается мокрый песок) к дальнему концу бухты, где принимается прыгать вокруг человека, идущего по пляжу. Сперва я решила, что это тот владелец собаки, который заговаривал со мной месяц назад, но мужчина убирает руки в карманы плотной куртки, и у меня перехватывает дыхание, настолько знаком мне этот жест. Как такое может быть? Я здесь никого не знаю, кроме Бетан и Йестина, однако мужчина, до которого остается едва сотня метров, явно направляется ко мне. Я вижу его лицо – я его знаю, однако не могу вспомнить, и эта беспомощность делает меня слабой. Заикаясь от страха, я подзываю Бо.

– Вы Дженна, да?

Я хочу бежать, но ноги будто свинцовые. Мысленно я перебираю всех знакомых из Бристоля. Я точно встречала его раньше.

– Простите, я не хотел вас напугать, – говорит человек, и я осознаю, что меня бьет крупная дрожь. Он, кажется, действительно сожалеет и обезоруживающе улыбается, будто извиняясь. – Я Патрик Мэтьюс, ветеринар из Порт-Эллиса.

И тут я вспоминаю – да, именно так он убирал руки в карманы голубого хирургического халата!

– Простите, пожалуйста, – опомнившись, говорю я. Голос звучит тоненько и неуверенно. – Я вас не узнала. – Я бросаю взгляд на тропинку, ведущую наверх. Скоро отдыхающие потянутся к морю, готовясь провести целый день у воды, вооружившись против капризов погоды штормовками, кремом от солнца и зонтами. Впервые я радуюсь тому, что сейчас разгар сезона и в Пенфаче яблоку негде упасть: улыбка у Патрика приятная, но однажды я уже поверила приятной улыбке.

Он нагибается и чешет Бо за ушами.

– Вы отлично справляетесь! Как вы его назвали?

– Бо[3].

Не в силах совладать с собой, я отступаю на два маленьких шажка, и комок в горле сразу делается мягче. Я заставляю себя опустить руки, но они будто сами поднимаются и находят друг друга.

Патрик садится на песок и всячески гладит и чешет Бо, который моментально подставляет пузико, радуясь непривычной ласке.

– Надо же, совсем не боится!

Меня ободряет спокойствие Бо – недаром же говорят, что собаки чуют хорошего человека.

– Да, он молодец.

– Замечательный пес. – Патрик поднимается и отряхивает колени. Я стою неподвижно. – С Йестином проблем не возникало? – улыбается Патрик.

– Ни малейших, – искренне отвечаю я. – Больше того, он считает, что в хозяйстве без собаки не обойтись.

– Склонен с ним согласиться. Я бы и сам с удовольствием завел пса, но при моей загруженности бедняге пришлось бы несладко. Впрочем, я постоянно общаюсь с животными, так что жаловаться не приходится.

Он явно много времени проводит у моря: в его ботинки въелся мелкий песок, складки куртки белые от соли. Патрик кивает на сердце на песке:

– А кто такая Элис и почему вы просите у нее прощения?

– О, это не я… – Он, должно быть, считает меня чудачкой, рисующей на песке. – То есть извинение не мое. Я только делаю фотографию.

Патрик, кажется, не совсем понимает.

– Я фотограф, – поясняю я, приподняв камеру для пущей убедительности. – Люди присылают мне заказы, пишут, что именно хотели бы увидеть на песке, я спускаюсь сюда, пишу слово или фразу, а потом высылаю фотографии… – Я замолчала, но Патрик вроде бы искренне заинтересовался:

– И что просят?

– В основном любовные послания или предложения руки и сердца, но вообще чего только не бывает. Это вот извинение, а иногда заказывают знаменитые цитаты или строчки из любимых песен. Всякий раз что-то новое. – Я замолкаю, чувствуя, как густо краснею.

– Так у вас свой бизнес? Какая прекрасная работа! – Я силюсь расслышать в его голосе нотки сарказма, но ничего такого не нахожу и позволяю себе немного погордиться. Это действительно прекрасная работа, и я создала ее из ничего.

– Я и другие фотографии продаю, – хвастаюсь я. – В основном Пенфачского залива. Здесь удивительно красиво, многие хотят увезти с собой снимок на память.

– Да, очень живописная бухта, мне здесь нравится.

Мы замолкаем, глядя, как разбиваются о берег поднявшиеся волны. Во мне растет смутное беспокойство, и я стараюсь придумать, что еще сказать.

– Что привело вас на пляж? – спрашиваю я. – Немногие спускаются сюда в такую рань, разве что собаку выгулять.

– Мне нужно было выпустить птицу, – объясняет Патрик. – Женщина принесла баклана со сломанным крылом, и он жил у нас в больнице, пока не поправился. Я его и привез выпустить вон оттуда, сверху. Птиц надо выпускать там, где подобрали, тогда у них больше шансов выжить. А потом я разглядел ваше послание на песке, не устоял и спустился полюбопытствовать, кому вы пишете. И только на пляже понял, что мы уже встречались.

– Баклан улетел, все нормально?

Патрик кивает:

– С ним все будет хорошо, у них не редкость такие травмы. Вы вроде бы не местная? Я помню, вы говорили, что недавно приехали в Пенфач. А где вы жили раньше?

Не успеваю я ответить, как у Патрика пиликает мобильный. Механическая музыка кажется неуместной здесь, у моря. Я внутренне вздыхаю с облегчением, хотя у меня наготове давно придуманная история, обкатанная на Йестине, Бетан и случайных прохожих, подходящих иногда поговорить. По профессии я художница, но повредила руку и не могу рисовать, поэтому занимаюсь фотографией. В конце концов, это недалеко от истины. О детях меня еще не спрашивали, и я гадаю, неужели ответ настолько очевиден.

– Простите, – извиняется Патрик, хлопая себя по карманам, и извлекает маленький пейджер вместе с пригоршней сухих отрубей и соломинок, которые стряхивает на песок. – Я ставлю на максимальную громкость, иначе не услышу… О, мне нужно бежать. Я волонтер на спасательной станции в Порт-Эллисе, два раза в месяц дежурю. Похоже, что-то срочное. – Он бросает пейджер в карман: – Очень приятно было встретиться, Дженна. Очень!

Помахав на прощание, Патрик действительно бежит по песку до крутой тропинки и исчезает, прежде чем я успеваю с ним согласиться.

В коттедже Бо без сил плюхается в свою корзинку, а я загружаю утренние снимки в ноутбук, ожидая, пока закипит чайник. Фотографии вышли лучше, чем я думала, учитывая, что меня прервали: буквы прекрасно читаются на сохнущем песке, сердце из плавника выглядит идеально. Я оставляю на экране самую удачную фотографию, чтобы позже отредактировать, и иду с кофе наверх. Пусть потом я об этом пожалею, но удержаться я не могу.

Опустившись на пол, я ставлю кружку рядом и лезу под кровать за шкатулкой, к которой не прикасалась с самого приезда в Пенфач. Сев по-турецки, я открываю крышку и вдыхаю запах воспоминаний. Мне почти сразу становится нестерпимо больно, и я понимаю – лучше не копаться в шкатулке, но, как наркоман в поисках дозы, я остаюсь глуха к доводам разума.