– Прости за откровенность и прямолинейность, Йеннифэр.Это написано на ваших лицах, мне даже нет нужды читать ваши мысли. Вы созданыдруг для друга, ты и ведьмак. Но ничего из этого не получится. Ничего. Мнежаль.

– Знаю. – Йеннифэр слегка побледнела. – Знаю,Виллентретенмерт. Но и я хотела бы верить, что нет пределов возможному. Илихотя бы в то, что они еще очень далеки.

Вэя, подойдя, коснулась плеча Геральта, быстро произнесланесколько слов. Дракон рассмеялся.

– Геральт, Вэя говорит, что долго будет помнить бадью«Под Задумчивым Драконом». Она рассчитывает на то, что мы еще когда-нибудьвстретимся.

– Что-что? – спросила Йеннифэр, прищурившись.

– Ничего, – быстро ответил ведьмак. –Виллентретенмерт?

– Слушаю тебя, Геральт из Ривии.

– Ты можешь принять любую форму? Любую, какуюпожелаешь?

– Да.

– Почему же человека? Почему Борха с тремя галками вгербе?

Дракон дружески улыбнулся.

– Не знаю, Геральт, при каких обстоятельствах впервыевстретились давние предки наших рас. Но факт в том, что для драконов нет ничегоболее отвратительного, чем человек. Человек пробуждает в драконахинстинктивное, нерациональное отвращение. Со мной дело обстоит иначе. Мне… высимпатичны. Прощайте.

Это не было постепенное, расплывающееся преображение, нетуманное, пульсирующее дрожание, как при иллюзии. Это было словно мгновениеока. В том месте, где только что стоял курчавый рыцарь в накидке, украшеннойгербом с тремя черными птицами, сидел золотой дракон, красиво изогнувшийдлинную шею. Склонив голову набок, дракон распростер крылья, ослепительнозолотые в лучах солнца. Йеннифэр громко вздохнула.

Вэя, уже в седле, рядом с Тэей, махнула рукой.

– Вэя, – сказал ведьмак. – Ты была права.

– Хм?

– Он самый красивый.

Дохлая овца, распухшая и вздувшаяся, нацелившаяся в небоокостеневшими ногами, пошевелилась. Геральт, сидевший на корточках у стены,медленно вытащил меч, следя за тем, чтобы клинок не звякнул об оковку ножен. Вдесяти шагах от него куча отбросов неожиданно взгорбилась и заколебалась.Ведьмак вскочил прежде, чем до него дошла волна вони, исторгнутой изпорушенного скопища мусора и отбросов.

Оканчивающееся веретенообразным утолщением шипастоещупальце, неожиданно вырвавшееся из-под мусора, устремилось к нему сневероятной скоростью. Ведьмак мгновенно запрыгнул на останки разбитого шкафа,балансирующие на куче гнилых овощей, удержал равновесие, одним короткимдвижением меча рассек щупальце, отрубив палицеобразную присоску. И тут жеотскочил, но, поскользнувшись на досках, по бедра погрузился в вязкую массу.

Куча словно взорвалась, вверх взвились густая вонючая жижа,черепки горшков, прогнившее тряпье и бледные ниточки квашеной капусты, а из-подних вырвалось огромное веретенообразное, бесформенное, как гротескнаякартофелина, тело, стегающее воздух тремя щупальцами и культей четвертого.

Геральт, увязший и лишенный возможности двигаться, ударил сширокого разворота бедер и гладко обрубил другое щупальце. Два последних,каждое с добрую ветку толщиной, тяжело упали на него, еще глубже вбивая впомойку. «Картофелина» двинулась к нему, пропахивая борозду, словно влекомаясилой бочка. Он увидел, как она лопается, разевая широкую пасть, заполненнуюогромными неровными зубами.

Он позволил щупальцам схватить себя и, с чавканьем вырвав изсмердящего месива, потащить к телу, вращательными движениями вгрызающемуся впомойку. Зубастая пасть дико и яростно зачавкала. Оказавшись рядом с жуткойпастью, ведьмак ударил мечом, ухватившись за него обеими руками, сталь вошлаплавно и мягко. От тошнотворно сладкой вони перехватило дыхание. Чудищезашипело и задергалось, щупальца отпустили добычу, конвульсивно задергались ввоздухе. Геральт, погрязая в отходах, рубанул ее еще раз, наотмашь, остриеотвратно заскрипело и заскрежетало по ощерившимся зубам. Существо забулькало иосело, но тут же раздулось, шипя, брызгая на ведьмака вонючим месивом. Нащупавопору отчаянными движениями увязающих ног, Геральт вырвался, бросился вперед,расталкивая отходы грудью, словно пловец воду, рубанул изо всей силы сверху,всем весом навалился на острие, входящее в тело чудища между фосфоресцирующимибелыми глазищами. Чудище булькающе застонало, задергалось, разливаясь по кучеотбросов, словно проколотый пузырь, разя ощутимыми теплыми волнами смрада.Щупальца вздрагивали и извивались среди гнили и мрази.

Ведьмак выбрался из гущи, встал на покачивающемся, нотвердом основании. Почувствовал, как что-то липкое и отвратительное, чтопроникло в башмак, ползет по лодыжке. «К колодцу, – подумал он. –Поскорее отмыться от этой мерзости. Отмыться». Щупальца еще раз шлепнули поотбросам, громко и мокро, и замерли.

Упала звезда, секундной молнией оживив черный, усеянныйогоньками небосвод. Ведьмак не загадал желания.

Он тяжело, хрипло дышал, чувствуя, как кончается действиепринятых перед борьбой эликсиров. Прилегающий к стенам города гигантскийсборник мусора и отходов, уходящий отвесно к поблескивающей ленте реки, присвете звезд выглядел красиво и привлекательно. Ведьмак сплюнул.

Чудище было мертво, уже стало частью той кучи, в которойнекогда обитало.

Упала вторая звезда.

– Помойка, – с трудом проговорил ведьмак. –Мерзость, дрянь и дерьмо.

– От тебя зверски несет, – поморщилась Йеннифэр,не отрываясь от зеркала, перед которым смывала краску с век и ресниц. –Искупайся.

– Воды нет, – сказал он, заглянув в ведро.

– Чепуха. – Чародейка встала, широко распахнулаокно. – Какую желаешь: морскую или обычную?

– Для разнообразия морскую.

Йеннифэр резко раскинула руки, выкрикнула заклинание,проделав короткое движение. В раскрытое окно вдруг повеяло насыщенной морскойпрохладой, створки дрогнули, и в комнату со свистом ворвалась зеленая,собранная в неправильной формы шар водяная пыль. Лохань запенилась волнующейся,бьющей о края, плещущей на пол водой. Чародейка вернулась к прерванномузанятию.

– Ну как? Успешно? – спросила она. – Что тамтакое было, на свалке?

– Думается, риггер. – Геральт стащил башмаки,скинул одежду и опустил ноги в лохань. – Черт, Йеннифэр, холодно. Несможешь подогреть?